Скоро в «замке» ее хватятся. Будет погоня. Ее
просто подберут где-нибудь на обочине!
Значит, придется зайти в деревню –
передохнуть, а может, поискать помощи.
Да вошла ведь уже, чего там… А теперь?
Лёля задумчиво оперлась на штакетник
ближайшего палисадника, как вдруг, гремя цепью, к ней метнулось что-то
огромное, мохнатое, рычащее…
Да пес ли это? Похоже, медведь на цепи! Нет,
вроде лает. Люто, яростно, нерассуждающе!
Лёля мгновение смотрела на собаку, потом
устало побрела по улице, сопровождаемая разноголосым, но равно свирепым лаем,
катившимся за ней, опережавшим ее, доносившимся со всех сторон.
Лёля пустилась бежать. Даже страшные
бультерьеры в парке отнеслись к ней более человечно! А уж та милицейская
собака, с которой некогда связалась Лёля, казалась просто лапочкой по сравнению
с этими рычащими исчадиями тьмы. И ни в одном окне не мелькнул огонек, никто не
вышел на крыльцо. Небось этим псам дозволено не только отпугивать, но и
загрызать до смерти непрошеного гостя…
Лёля зажала уши – шум становился
невыносимым! – и шмыгнула в проулок. Здесь асфальтом отродясь не пахло,
ноги разъезжались в глубоких колеях. Она мгновенно обессилела, опустилась на
траву, привалившись к ограде.
Сейчас пойдет дальше. Только чуть-чуть
посидеть… О господи, как же она устала! Вот если бы заснуть, хотя бы прямо
здесь…
Нельзя, надо идти!
Вдруг до Лёли дошло, что никто не кидается на
нее из-за этого забора, никто не заходится свирепым лаем.
Пригляделась. Домишко в сравнении с
окружающими соседями казался махоньким и жалким. Чуть в стороне высится темная
глыба, а вот сеновал такой же солидный, как и в прочих дворах. Вокруг шумят
листвой какие-то деревья, пахнет малиной.
Лёля привстала, держась за забор, но под ее
рукой штакетины заходили ходуном. После небольших усилий удалось расширить щель
и протиснуться в нее.
Вокруг по-прежнему тихо, лай еще грохочет на
главной улице, но уже стихает: всякое усердие имеет предел. И Лёлины силы тоже.
Она пошла прямо по грядкам, уже не таясь.
Может, поискать чего-нибудь съедобное? Нет, сначала поспать, хотя бы просто
полежать.
Что-то призрачно реяло впереди. Да это белье
на веревке сушится – мужская рубаха и женская юбка. Лёля без раздумий сдернула
их, зажала под мышкой и нашарила вход на сеновал. Дверь тихо, приглашающе
скрипнула, отворяясь.
Лёля вошла, и теплый, спокойный запах сена
навалился на нее, как огромное одеяло.
Хотелось лечь тут же, на утоптанной земле,
усыпанной сенной трухой, но она тотчас наткнулась на лестницу, прислоненную к
навесу. Кое-как вскарабкалась – и упала в душистый ворох. Сон поплыл, поплыл,
но Лёля еще заставила себя снять мокрое и натянуть украденную одежонку.
Помнится, она еще успела удивиться ветхости этого тряпья, потом начала
нагребать на себя сено, пытаясь согреться, – и вдруг уснула, как умерла.
Дмитрий. Июль, 1999
– Слушай, ты от меня больно много
хочешь, – рассердился Кузнецов. – Я ведь не компьютер-справочник.
Насчет багажника сказать могу – был на Вовкиной машине багажник, факт. А про все
остальное…
– Насчет «Дюранго» не выяснил? – спросил
Дмитрий.
– Да нету такой марки. Я у знакомых ребят из
ГИБДД спросил – нету, говорят.
– Я так и знал, что бабка что-нибудь
напутала! – разочарованно вздохнул Дмитрий.
– А может, и не напутала, – сказал
Кузнецов. – Я неправильно выразился: машины такой марки существуют, но ни
в Нижнем, ни в области не зарегистрировано ни одного «Дюранго». Не водятся они
здесь, понял?
– Значит, иногородняя? – с надеждой
спросил Дмитрий. – Слушай, а как найти доступ к какому-нибудь компьютеру,
где вообще информация по всем машинам собрана?
– Да ты сдурел! – усмехнулся
Кузнецов. – Это же в Москве, в управлении небось только и есть такие
сведения. И потом, представляешь, сколько таких «Дюранго» по стране? В Сибири,
на Урале, во Владивостоке каком-нибудь…
– Ну, вряд ли из Нижнего Лёлю повезли на
машине во Владивосток, – возразил Дмитрий. – У нас же тут сколько
областей рядом: Владимирская, Вятская, Чувашия, Мари-Эл, Пенза…
– Во-во, – согласился Кузнецов. – И
Московская недалеко. И Ленинградская, если на то пошло. А Татария? Тебе, милок,
с твоими-то запросами, надо целый отдел к работе подключать! Иди в милицию,
пусть ищут, это их работа, понял?
– А ты кто, не милиционер разве?
– Он самый, – покладисто согласился
Кузнецов. – Но всего-навсего деревенский участковый, а не начальник
следственного отдела, у которого в распоряжении десяток псов-детективов.
– Ты знаешь, как тебя в деревне кличут? –
помолчав, спросил Дмитрий.
– А то! Конечно, знаю. Анискин. А если кого
возьму за зебры, так попросту – Фантомас.
– Анискин – то есть деревенский детектив,
верно? – невинно уточнил Дмитрий, и Кузнецов хмыкнул, явно польщенный.
– Вон ты как повернул! Хитрый Митрий!
– Да ведь я и есть Митрий.
– Вот уж точно! – Кузнецов еще помолчал,
шумно дыша в трубку. Потом сказал: – Спору нет, козлы они там, в городе. Время
идет, девчонка не появляется, а дело не двигается. Слух дошел, звонила им
Марина Алексеевна, а ей опять говорят: человек взрослый, может, она свои личные
дела улаживает. Вообще оборзели. Конечно, зарплату им опять задержали, но это
же не повод… Ладно. Есть у меня один знакомец в городе. С норовом парень –
бывает, и на кривой козе к нему не подъедешь, но уж как-нибудь… есть тут один
приводной ремень. Говори, чего хочешь знать.
– Во-первых, сравнить словесные портреты того
черного, с которым, по слухам, уехал с рынка Мордюков, и того, кого видела
Герасимовна. Если к ней придет человек в форме и попросит поднапрячь память и
если она будет знать, что это делается ради Лёли, – что-нибудь да вспомнит!
Дальше. Попытайся узнать, не было ли в недавнем прошлом каких-то уголовных дел,
связанных с кровью.
– Были! – охотно сказал Кузнецов. –
И в давнем прошлом, и в недавнем. Вчера, например. Штук пятнадцать, если по
области брать. И сегодня уже небось немало произошло. Да ты что, родимый? У нас
каждое второе дело кровью написано!
– Да я не про то! – нетерпеливо вскричал
Дмитрий. – Рассказывал же тебе – все это каким-то боком смыкается с
Центром крови.
– Новое дело врачей? – смекнул
Кузнецов. – Есть, поспрашаю. Чего еще?
– Ну и выход на «Дюранго» надо искать.
