– Чем кончилось, не спрашиваю, – возбужденно сказал
Лаврик. – Ребят мы уже подобрали, вместе с миной. И опять, голову
прозакладывать можно, ни маркировки, ничего подобного…
– А ты чего ждал? – устало спросил Мазур. –
Жирного штампа «Ю Эс Нэви» и инвентарного номера?
– Да ничего я не ждал. Обидно просто, что никогда никаких
улик. Сигаретку дать?
– Давай, – сказал Мазур, стягивая черные резиновые
перчатки. – Ну, ни хрена не попишешь… Не те мальчики, чтобы улики
оставлять. Мы их тоже сроду не оставляли.
– Я и говорю, ты у нас молоток, – сказал Лаврик,
затягиваясь нервными рывками. – Ни единой царапинки у своих и одни жмурики
у противника.
– А то, – сказал Мазур, бездумно глядя на сиявшее под
аравийским солнцем море и оскалившись в усталом подобии улыбки. – Мы
такие: бронепоезд пропьем, но Родину не продадим…
Морпехи искоса поглядывали на него с профессиональным
уважением, и это, как ни крути, было приятно. Мотобот на всех парах, если так
можно выразиться, приближался к судну обеспечения – минному тральщику типа
«Аквамарин», в своей прошлой жизни, совсем недавно, именовавшемуся
«Торпедистом». В жизни нынешней, вот уже месяц, тральщик, изменивший имечко
подобно профессиональному шпиону, звался «Блыскавица», что на польском наречии
означало «молния». И на корме у него развевался не бело-синий флаг доблестного
советского военно-морского флота, а бело-красная бандера с белым ореликом в
красном щитке, возвещавшая всему миру, что судно, никаких сомнений, принадлежит
польской «маринарке военней», быть может и не такой доблестной, но не в пример
более гонористой, ясное дело.
Никаких поляков, разумеется, и близко не было –
просто-напросто, кропотливо доводя секретность до всех мыслимых и немыслимых
пределов, могучий старший братец прикрылся вымпелом младшего собрата по
Варшавскому договору, попросту поставив последнего перед фактом. Ничего
удивительного или такого уж оригинального – подобное уже не раз случалось, а
«вероятный противник», надо уточнить, сам давненько использовал те же
приемчики, благо безропотными союзниками по всевозможным блокам тоже располагал
в избытке.
– Лодки? – жадно спросил Лаврик, подсовывая Мазуру
запаянную в полиэтилен маломасштабную карту.
– Две штуки, – сказал Мазур, отбросив минутную
беззаботность. – Висят на границе слоев. Вот здесь, – ткнул он в
полиэтилен кончиком протянутого карандаша. – Нам бы магнит какой-нибудь
фантастический, чтоб выдернуть с глубины тепленькими.
– Размечтался… – грустно сказал Лаврик, пялясь в
карту. – Нету у нас волшебного магнита… и хрен с ним. У нас и без него
кой-чего имеется.
Мазур проследил за его взглядом, исполненным охотничьего
азарта. В той стороне, примерно в миле от мнимого «поляка», виднелся длинный
хищно-изящный силуэт эсминца «Маршал Ворошилов» – выступавшего, в отличие от
тральщика, под своим изначальным флагом. Характерный силуэт с двумя решетчатыми
башнями и вертолетом на корме.
– Ага, – сказал Мазур, нахмурясь. – Будем, стало
быть…
– Приказ командования, – ответил Лаврик, мгновенно
подобравшись и хищно щурясь. – А что, любоваться на них прикажешь?
– Да нет, к чему? – произнес Мазур все так же медленно
и серьезно. – Они пакостят, а мы на них любуйся? Ни хрена подобного… А что
насчет «ястреба»?
– Куда он денется? – досадливо поморщился Лаврик, шаря
взглядом по небу, прикрывая глаза ладонью. – Во-он, поганец, кружит… Ну, и
пошел он по тому же адресу..
Мазур проследил за его взглядом. Ну да, конечно. В лазурных
небесах, не обремененных ни единым облачком, высоко-высоко кружил аэроплан, в
котором опытный глаз моментально опознавал американский «Орион». Ну, ничего не
поделаешь: нейтральные воды, ничьи небеса, имеет право, соглядатай чертов.
Уже не обращая ни на кого внимания, Лаврик присел на
корточки над стоявшей на банке рацией, вмиг напялил наушники и возбужденно
затараторил что-то в микрофон – выкрикивая сплошную цифирь, один лишь раз помянув
«квадрат» и дважды «сектор».
Действие это возымело моментально – красавец «Ворошилов» не
позднее чем через полминуты снялся с места и малым ходом двинулся на зюйд-ост,
к той самой точке, где на водяной подушке расположились две крохотные
субмарины. И очень быстро над Красным морем разнесся утробный грохот – рявкнули
залпом бомбометы эсминца, оба двенадцатиствольника, и две дюжины дымных струй
красиво выгнулись над морской лазурью, противолодочные снаряды в фонтанах брызг
ворвались в воду. С похвальной быстротой «Ворошилов» дал второй залп, за ним –
третий. Для военного человека зрелище было самое приятное – особенно если
учесть, что зритель сам был частичкой той махины, что наносила удар. Бомбы
рвались на глубине, взметая скопище белопенных фонтанов, вода кипела и
клокотала, как, должно быть, в легендарные времена Великого Потопа, – и
Мазур, к сантиментам ничуть не склонный, все же поддался на миг чему-то вроде
профессионального сочувствия, представив последние минуты тех, на глубине. Вне
всякого сомнения, для тех и в самом деле настали последние минуты. Пережить три
залпа на не столь уж большой глубине, пребывая в неподвижности… Нет, не было у
них ни единого шанса. Гаснет свет, трещат переборки, лопается корпус
хлипконькой, почти игрушечной субмаринки, соленая вода врывается внутрь, валя с
ног, захлестывая.
Мазур невольно передернулся – и отвернулся от белопенной
кипени разрывов, по какой-то странной ассоциации напомнившей ему цветущий
черемуховый сад. Что поделать, такова селяви, таковы суровые мужские игры на
свежем воздухе. В конце концов, их сюда никто не звал, не дети малые, знали, на
что шли…
– Кранты, а? – спросил Лаврик, отрешенно глядя в ту
сторону уже без тени азарта или торжества.
Вопреки расхожим штампам, Лаврик, даром что особист, был не
из «береговых сусликов», немало помотался по свету отнюдь не мирным туристом и
частенько рисковал башкой бок о бок с Мазуром. Так что многое о жизни понимал,
и мысли его наверняка шли тем же курсом.
– Это уж точно, – сказал Мазур хмуро. – Полные и
законченные кранты. Звиздец, выражаясь интеллигентно…
Рулевой выполнил лихой разворот, и мотобот аккуратненько
подошел к заслонившему для них солнце борту тральщика. Оттуда уже сбросили
штормтрап, и Лаврик первым полез вверх с проворством бандерлога.
Мазур поднялся следом столь же сноровисто, радуясь в душе,
что щеголяет сейчас в гидрокостюме, который нет нужды приводить в порядок, как
это обычно делаешь с мундиром перед тем, как предстать пред грозные очи
начальства.
Начальство не заставило себя ждать, встретив у самого борта.
На сей раз оно предстало в облике невысокого, крепко сбитого индивидуума лет
пятидесяти, со сварливой щекастой физиономией, в которой было что-то неуловимо
бульдожье. На плечах у него красовались черные погоны с золотыми полосками –
знаки различия польского командора, примерно соответствовавшего советскому
каперангу На самом деле, как легко догадаться, это опять-таки был не гордый
морской лях, а контр-адмирал Адашев – возглавлявший и руководивший, облеченный
доверием и наделенный нешуточными полномочиями. Если без красивостей, именно
тот, кто по военно-секретной линии возглавлял здесь подводный отпор проискам
империализма и согласно уставу был для Мазура пока что царем и богом.
