Взревели моторы. Недлинная колонна вылетела на улицу и
понеслась назад в прежнем порядке, точно так же лавируя меж гражданскими
машинами, а при необходимости снося их с дороги. Вокруг Мазур наблюдал то же
зрелище, что и раньше: никаких признаков облавы, общегородской тревоги, никаких
военных или полицейских заслонов. Ну, это понятно: все было проделано слишком
быстро, чтобы военные или гражданские власти успели не то что принять решение и
организовать перехват, а хотя бы осознать случившееся… К тому же все внимание
власть предержащих должно быть приковано к порту – там как-никак
разворачиваются гораздо более масштабные и грозные неожиданности…
Он обернулся назад. Белый англосакс, соответствующим образом
скрученный, покоился в ногах у Крошки Паши. Рот ему тоже успели заткнуть, чтобы
не надоедал нытьем насчет каких-нибудь прав или нарушений законов. Не было
сейчас ни законов, ни прав – кто успел, тот и съел. Судя по тому, что эта
пташка оказалась в нужном месте в нужное время, пленный, несомненно, был из
рыцарей плаща и кинжала – вот и ладненько, вот и расскажет в спокойной
обстановке, кто его послал захапать советские военные коды и прочие секретные
бумаги. Авось да подвернется случай лишний раз прищемить хвост акулам мирового
империализма…
Ах ты ж!
Наперерез из боковой улочки выскочил бронетранспортер –
самый обыкновенный БТР-70 советского производства, но изрисованный по всем
бортам неизвестными эмблемами, а значит, умиляться «земляку» никак не стоит…
Передняя «бардадымка» успела проскочить, и машина Мазура
тоже – а вот несущийся за ней второй «уазик», напоровшись на пулеметную
очередь, вильнул в сторону, запетлял на пробитых покрышках, едва не въехал в
стену дома… Замыкающий броневичок головоломным маневром избежал столкновения,
проскочил мимо противника…
– Глуши его! – рявкнул Мазур, одновременно хлопнув
Викинга по плечу, чтобы затормозил.
Тот с похвальной быстротой выполнил команду. «Семидесятый»,
тоже проскочив по инерции метров на тридцать, тяжело разворачивался, и
пулеметная башенка уже крутилась, опережая маневр, пулемет искал цель.
Крошка Паша выпрямился в машине во весь свой немаленький
рост, утвердив на плече короткую и толстую трубу гранатомета. Совсем рядом
рванулись наружу раскаленные газы, щеку Мазура обдало горячим вихрем…
Снаряд влепился прямехонько в борт, под башенку.
Бронетранспортер окутался грязно-черным дымом, содрогнулся. Башенка больше не
вращалась. Распахнулись люки, и оттуда ошалевшими зайцами чесанули аборигены.
Мазур не стал их класть — все равно особой опасности не
представляли, черти чумазые… Он лишь послал две длинные очереди поверх голов,
прикрывая бегущих к нему подчиненных – к счастью, никто не пострадал…
– Целы там? – заорал Лихобаб, высовываясь из люка.
– А то! – отозвался Мазур. – Живо, вы!
Битком набитый «уазик» промчался прочь в компании двух
невредимых броневичков. Вокруг понемногу разворачивалась самая настоящая паника
– мирное население, сбитое с толку и не ждавшее ничего хорошего от пальбы в
центре города, разбегалось по подворотням. Но впереди уже показались портовые
ворота, а уж там-то их, сиротинушек, никто не дал бы в обиду.
– Слушай, – сказал Мазур, ощущавший себя пассажиром
автобуса в час пик. – А ведь ты, черт тебя побери, и впрямь талисман
какой-то. Как возьмешь тебя на дело, все гладко проходит…
– Я стараюсь, – почти спокойно улыбнулся Вундеркинд.
В порту уже во всю кипела работа – у причалов стояли
грузовые суда, краны исправно работали, опуская в трюмы тяжело нагруженные
поддоны, повсюду суетились морпехи, а поодаль, на рейде, грозно застыли боевые
корабли.
«Мы не марионетки, – припомнил Мазур чье-то
изречение. – Мы маленькие винтики громадного механизма».
Ага, все правильно. Вот только душа болела оттого, что
приходится отсюда уходить – как-никак подходы к Суэцкому каналу и Персидскому
заливу, выход в Индийский океан. Ничего, у нас еще остается Эль-Бахлак…
Глава 4
И вновь – дела семейные…
Вообще-то тюрьмы и занимаемые спецслужбами здания – объекты,
если можно так выразиться, устоявшиеся. Порой успевает смениться несколько
властей, пройти изрядно времени, а в подобных домах меняются только хозяева, но
не функции.
Однако здесь обстояло как раз наоборот. В первые дни после
революции молодые реформаторы – тогда еще не генералы и полковники – идя
навстречу народным чаяниям, торжественно, при огромном стечении публики
взорвали начисто жуткую султанскую тюрьму, израсходовав на это массу тротила, а
потом для пущей торжественности, надежности и агитационности вывезли обломки на
вереницах тяжелых грузовиков и утопили в море. В знак разрыва с проклятым прошлым
и торжества грядущей свободы. Сам Мазур этого зрелища видеть не мог, но
свидетели рассказывали, что зрелище было эффектное…
Увы, довольно быстро наступили скучные будни. Выяснилось,
что у молодой республики есть враги, что их все больше, а следовательно, тех из
них, кого сразу не прислонили к стенке, нужно где-то держать, пока идет
следствие и прочие процедуры. В итоге генерал Асади после недолгих поисков
остановился на дворце какого-то сбежавшего амира – поскольку тот располагался
на окраине и был обнесен высокой стеной. Там и прижился. Мазур уже наслышан
был, что это здание, некогда звавшееся Аль-Джухейн, в народе давно уже
именуется Джеханнем
[1]
– но, разумеется, с оглядочкой, шепотком…
Когда высокие железные ворота распахнулись, Мазур увидел,
что прямо напротив них, метрах в пяти, сложена высоченная каменная стена – ну
что же, грамотно придумано, при внезапном нападении поможет обороняющимся…
С обеих сторон моментально выдвинулось с полдюжины
народогвардейцев – да не простых, в черных беретах, а носивших вдобавок на
левом рукаве золотой шеврон со скрещенными кинжалами и львиной мордой – и
направили автоматы на прибывших. Лица у них были совершенно бесстрастные, они
казались удивительно схожими – застывшие физиономии приобщенных.
Документы проверяли тщательнейшим образом – что у Мазура,
что у майора Юсефа, который здесь бывал по десять раз на дню и должен быть
известен всем и каждому. Процедура поневоле производила впечатление и
свидетельствовала, Мазур оценил, о неплохой натасканности. Ни следа пресловутой
восточной расхлябанности.
Вторая проверка, ничем первой не уступавшая, произошла у
главного входа. И тем не менее в вестибюле документы пришлось еще раз показать
– на сей раз просто предъявить.
– Обстановка сложная, товарищ Мазур, – сказал Юсеф,
словно бы извиняясь. – Заговоры, происки, измены…
– Понятно, – кивнул Мазур.
Внутри он увидел ту же картину, что и в прочих роскошных
некогда резиденциях, занятых новой властью: вся движимая роскошь тщательно
изничтожена, стены увешаны лозунгами, плакатами и портретами. Единственное
отличие, пожалуй, заключалось в том, что добрая половина плакатов была ему
решительно незнакома. На улицах они никогда не встречались, предназначались,
надо полагать, исключительно для внутреннего употребления. Здешние плакатные
добры молодцы, белозубые и широкоплечие, были, как на подбор, не улыбчивыми, а
суровыми, озабоченно хмурившимися. Они не воздевали патетически рук, никому не
указывали путь в светлое будущее. Наоборот, как один, занимались суровым
мужским делом: кто сверкающим мечом перерубал шеи омерзительному многоголовому
чудищу; кто, цепенея от напряжения, напрягши мускулы, душил пузатых гнусных
типов, у которых из всех карманов торчали пачки долларов, пистолеты, удавки и
кинжалы; кто разгонял винтовкой с примкнутым штыком полчища опрометью
разбегавшихся злобных гномиков, не достававших стражу революции и до колена.
Правда, и здесь за спиной у каждого чудо-богатыря непременно вставало
классическое, идеологически выдержанное солнышко, ощетинившееся лучами, как
дикобраз иглами. Специфика службы, подумал Мазур, все логично и объяснимо…
