Он хлопнул в ладоши, едва слышно – но дверь моментально
распахнулась, и вбежал тот, что привел Мазура сюда. Ясно было, что аудиенция
окончена. Мазур встал, отдал честь и направился к двери.
…Минут через десять они, следуя указаниям провожатого,
отыскали гостиницу, где оказались единственными постояльцами – Мазур крепко
подозревал, не без наводящих указаний Джараба. Бронетранспортеры и лимузин
загнали во двор. Хозяин суетился, как наскипидаренный, слуги так и вились
вокруг, стремясь исполнить даже невысказанные желания.
Посол заселение в довольно убогий отельчик принял
страдальчески – зато товарищ Хоменко веселился от души, пьяно орал за троих, а
воспрянувший журналист ему вторил. Похоже, обоих это нежданное приключение
ужасно забавляло. Они, прихватив позванивавшие объемистые сумки, без нытья и
возражений отправились в отведенные им апартаменты, утащив с собой беднягу
посла. Пытались увлечь и Мазура, но он отговорился занятостью.
Им с Лавриком и в самом деле предстояло бдить. Как ни
полагайся на ненарушимое слово Джараб-паши, а служба требует своего… Мазур,
обсудив расклад с Ганимом, распределил дежурства, расставил караулы, обошел
двор. И поднялся к себе в комнатку на второй этаж, блаженно вытянулся на
заправленной постели.
За окном стояла спокойная тишина, в городке не наблюдалось
ни тени беспорядка. Если рассудить, Джараб вряд ли врал или преувеличивал –
городишко вмиг пришел в повиновение…
«Его обязательно прихлопнут, – думал Мазур. – Рано
или поздно. Скорее рано, чем поздно. Самое опасное, что только можно в этом
мире сотворить – это пытаться прожить на особицу по своим собственным законам,
не встраиваясь в сложившиеся системы. Таким не выжить, ни за что не выжить.
Жалко, неплохой мужик…»
Дверь тихонько приоткрылась. Мазур преспокойно положил руку
на автомат, примостившийся тут же, под боком.
– Это я, – тихонько сказала Лейла, подошла к постели и
присела в ногах.
– Слушай… – сказал Мазур растерянно. – Тебе тут никак
нельзя быть…
– Заботишься о моей репутации? Никто все равно не узнает.
Кто спит, кто в карауле… Только эти двое пьют и орут песни… Я от них еле
вырвалась, кстати. Пытались затащить в номер…
– Понимаешь… – пристыженно протянул Мазур.
Успокойся, – засмеялась она. – Не надо мне ничего
объяснять. Мужчины есть мужчины, и точка. Хозяин, кстати, нашел им… девиц, так
что и с этой стороны все в порядке.
«Ай да товарищи из Москвы, – подумал Мазур
весело. – И в этой дыре девок раздобыли. А если черкануть потом анонимку –
мол, так и так… Моральное разложение, ущерб престижу СССР на международной
арене… А, ладно. Что они мне-то плохого сделали? Хай себе развлекаются…»
– Как тебе Джараб?
– Серьезный человек, – сказал Мазур.
– Своими руками пристрелила бы. Такие еще хуже прямых
контрреволюционеров, потому что сбивают людей с толку…
«Плясать бы тебе голой, золотко, кабы не я… – подумал Мазур
с вялым раздражением. – Заставил бы, можешь не сомневаться. Он такой.
Жалко, что доканает его рано или поздно кто-то с той или другой стороны, может,
наши, а может, и янки…»
Что-то зашуршало, в темноте забелела форменная рубашка –
Лейла безмятежно стягивала китель. Аккуратно повесив его на спинку ветхого
старомодного стула, прилегла рядом с Мазуром, коснулась ладонью его щеки:
– Ладно, ну его, этого Джараба…
От нее веяло противоречащими революционному аскетизму
французскими ароматами, стояла совершеннейшая тишина, не сулившая опасных
неожиданностей – и Мазур, не сдержавшись, принялся ее раздевать. Сейчас он не
чувствовал себя ни опозоренным мужем, ни грозным командиром невеликого отряда –
попросту мимолетным хозяином покорной красавицы, в первый миг замершей под его
бесцеремонным напором, а потом с тихим стоном поддавшейся навстречу…
И плевать было на весь белый свет.
Глава 6
самая короткая
Зрелище было дурное — посреди чахлых пальм, произраставших
из каменистой серо-желтой почвы, стояло трехэтажное здание, словно перенесенное
сюда прямиком из какого-нибудь Вышнего Волочка или прославленного в анекдотах
Урюпинска – типовая советская школа, блочная, со стандартными окнами и
стандартными водосточными трубами, которые здесь были решительно ни к чему,
учитывая, что редкие дожди тут чуть ли не в летописи заносили. Простяга Ганим,
узрев очаг культуры, так и спросил у Мазура – а что это, мол, за трубы с
воронками по бокам? Майор никогда не видел водосточных труб…
Мазур подозревал, что примерно так же обстояло и с большей
частью собравшихся на торжественное мероприятие местных пролетариев, пригласили,
должно быть, всех, кого только возможно – толпа перед школой собралась
немаленькая. Знать бы еще, что кто-то вообще понимает, ради чего их согнали…
До них было совсем недалеко, до передних рядов, и он отчетливо
видел лица. С тем самым выражением, что давным-давно перестало его изумлять или
задевать: ни радости, ни враждебности, вообще никаких эмоций, прозрачные глаза
существ не от мира сего, с начала времен смотревших так на все перемены и
новшества, привезенные из больших городов…
На миг ему стало отчего-то страшно, хотя ничего пугающего
вокруг не имелось. Наоборот, все и в самом деле выглядело крайне торжественно:
новехонькая школа, сиявшая свежевымытыми окнами, трибуна, сколоченная из
неведомо где раздобытых в песчаной стране досок, украшенных лозунгами,
плакатами и портретами (особую пикантность картине придавало то, что Лейла
стояла тут же, над своим портретом); оркестр, во всю ивановскую наяривавший
революционные марши; знамена и лозунги над толпой, огромная клумба – опять-таки
портрет генерала Касема, с поразительным искусством составленный из розовых,
синих и желтых цветов…
И с безопасностью обстояло как нельзя лучше. Здесь, в гнезде
промышленного пролетариата, как оказалось, был расквартирован народогвардейский
батальон усиленного состава – и означенные народогвардейцы стояли группами
повсюду, бдительно следя за облагодетельствованным школой народом. Вот разве
что горы Мазура чуточку беспокоили – высокие, голые, подступавшие с востока к
городку чуть ли не вплотную. Но он сразу по приезде отправил туда тройку своих
– а уж от его ребят не укрылась бы ни возможная огневая позиция, ни супостат,
вздумавший бы туда мимо спецназовцев проскользнуть…
Так что со служебной точки зрения все было в полном порядке.
Ну, а мысли Мазура при взгляде на лица в толпе проходили по ведомству излишней
и даже, быть может, идеологически невыдержанной лирики, которую следовало
держать при себе…
Лаврик тоже, судя по нему, был в самом благодушном
настроении. Стоя рядом с Мазуром неподалеку от трибуны, пользуясь тем, что
патетические завывания оркестра заглушали все остальное, он мурлыкал под нос с
самым серьезным видом:
– Ура, товарищ угнетенный,
