— А как лежит мама?
Тетушка сквозь очки с укоризной взглянула на Ёити:
— Видимо, к востоку. Юг, по-моему, здесь.
Ёити, у которого немного отлегло от сердца, по-прежнему заглядывая через плечо тетушки в письмо, шарил в глубоком рукаве кимоно, пытаясь найти пачку сигарет.
— Смотри, а дальше говорится, что можно и головой к востоку. Камияма-сан, хочешь сигаретку? Бросаю тебе пачку. Надеюсь, ты меня простишь?
— Благодарю вас. О-о, «ЕСК»
[157]
. Возьму одну. Я вам больше не нужен? Если потребуюсь, не стесняйтесь.
Сунув сигарету с золотым мундштуком за ухо, Камияма направился было в магазин. Но тут сёдзи раздвинулись, и прямо в пальто вошла О-Кину с забинтованным горлом, неся в руках корзину с фруктами. О-Кину была причесана, как обычно причесываются замужние женщины.
— Заходи, заходи.
— Такой дождь, а вы все же пришли, — в один голос произнесли тетушка и Камияма. Поклонившись им, О-Кину быстро сняла пальто и устало опустилась на циновку. Камияма, оставив в комнате корзину с фруктами, которую он взял у О-Кину, поспешно вышел из столовой. В корзине были красиво уложены красные яблоки и бананы.
— Как мама? Поезд был битком набит. Простите.
О-Кину ловко сняла перепачканные белые носки.
Ёити смотрел на эти носки, и ему казалось, что он ощущает брызги дождя, пляшущие вокруг сестры.
— У нее все еще боли. Еще бы, ведь температура почти тридцать девять.
Тетушка, не выпуская из рук листка бумаги, полученного от гадателя, занялась приготовлением чая вместе со служанкой Мицу, которая появилась после того, как ушел Камияма.
— Но по телефону как будто сказали, что сегодня ей гораздо лучше? Правда, раньше я все равно не могла бы прийти, так как не выходила из дому. Кто же это звонил? Ты, Ёити?
— Нет, не я. Может быть, Камияма-сан?
— Совершенно верно.
Это сказала Мицу, подавая чай.
— Камияма-сан?
О-Кину с недовольным видом села поближе к жаровне.
— Что случилось? Почему у тебя такое лицо? Дома все здоровы?
— Да, благодарю. А у вас, тетушка, тоже все благополучно?
Ёити слушал этот разговор, зажав сигарету в зубах и разглядывая отрывной календарь. С тех пор как Ёити окончил школу, числа он еще помнил, но дни недели всегда забывал. Это его огорчало. А тут еще через месяц вступительные экзамены, держать которые у него нет ни малейшего желания. Если же он провалится...
— Как похорошела Мицу.
Слова сестры Ёити воспринял как предостережение. Но промолчал, только сделал глубокую затяжку. Правда, в это время Мицу уже была на кухне.
— Нет, что ни говори, такие лица нравятся мужчинам...
Убирая письмо и очки, тетушка укоризненно улыбнулась. О-Кину удивленно на нее посмотрела.
— Что случилось, тетушка?
— Камияма-сан только что принес письмо от гадателя. Зайди, Ё-тян, к маме. Недавно она, правда, спала, но, может быть, уже проснулась.
Ёити очень не хотелось идти, но он примял в пепельнице окурок и, избегая взглядов тетушки и сестры, поднялся. Изобразив на лице улыбку, он вошел в соседнюю комнату.
Там, за раздвижными стеклянными сёдзи, виднелся крохотный внутренний дворик, где одиноко рос толстый падуб и стоял умывальный таз. О-Рицу в холщовом ночном кимоно тихо лежала спиной к Ёити с пузырем льда на голове. Подле нее устроилась сиделка, которая, близоруко склонившись над историей болезни, лежавшей у нее на коленях, что-то писала вечным пером.
Увидев Ёити, она чуть кокетливо поздоровалась с ним одними глазами. Ёити ответил неприветливо, хотя не оставался равнодушным к ее привлекательности. Потом обошел вокруг матраса и сел так, чтобы видеть лицо матери.
О-Рицу лежала с закрытыми глазами. Ее худое лицо казалось сегодня совсем изможденным. Но когда она открыла затуманенные жаром глаза и посмотрела на Ёити, в них промелькнула ее обычная улыбка. Ёити стало стыдно, что он так долго разговаривал с тетушкой и сестрой. После некоторого молчания О-Рицу с трудом сказала:
— Послушай...
Ёити кивнул. Ему было неприятно горячее дыхание матери. О-Рицу не продолжала. Ёити начал испытывать беспокойство. Ему даже показалось, что это ее последнее слово.
— Тетушка Асакава еще не ушла? — произнесла наконец мать.
— И тетушка здесь, и сестра только что пришла.
— Тетушке...
— У тебя к ней дело?
— Нет, тетушке я хочу подарить умэгавского угря.
На этот раз Ёити улыбнулся.
— Передай это Мицу. Ладно? Вот и все.
Произнеся это, О-Рицу попыталась повернуть голову.
В тот же миг пузырь со льдом упал. Ёити сам положил его на лоб матери, не дав сделать это сиделке. Неожиданно он почувствовал, что веки его стали горячими. «Плакать не следует», — подумал он. Но было поздно. У ноздрей уже застыли стекавшие ручейком слезы.
— Глупенький.
Прошептав это, мать устало прикрыла глаза.
Ёити покраснел и, стыдясь взгляда сиделки, с тяжелым сердцем вернулся в столовую. Тетушка Асакава обернулась и посмотрела ему в глаза.
— Ну, как мама? — спросила она.
— Лежит с закрытыми глазами.
— С закрытыми? Плохо.
Тетушка и О-Кину, сидевшие друг против друга у жаровни, переглянулись. Сестра, которая, хмурясь, чесала шпилькой голову, опустив наконец руку, спросила:
— Ты не сказал ей, что Камияма-сан вернулся?
— Не сказал. Лучше, если это сделаешь ты.
Ёити стоял у фусума и старался потуже затянуть пояс. Стоял и думал: нет, ни в коем случае нельзя укорачивать матери путь к могиле, нельзя. Ни в коем случае.
2
Утром Ёити завтракал в столовой с отцом. На столе стояла чашка с рисом и для тетушки, заночевавшей у них. Но сама она еще не пришла, так как находилась возле матери вместо сиделки, вторая обычно очень долго занималась своим туалетом.
Работая палочками для еды, отец и сын изредка перекидывались словами.
Последнюю неделю они вот так вдвоем сидели за своей грустной трапезой. Но сегодня им было тяжелее, чем в предыдущие дни, разговаривать друг с другом. Прислуживавшая Мицу безмолвно подавала еду.
— Как ты думаешь, приедет сегодня Синтаро?
Кэндзо выжидательно посмотрел на Ёити. Но Ёити молчал. Приедет ли брат сегодня — не это его мучило, его мучило другое — что брат вообще не приедет.
