— Увы, — ответил Мержи, — я дрался в первый раз. Но, ради Бога, окажите помощь вашему другу.
— Черта с два! Вы его так ублаготворили, что никакой помощи ему не надо; клинок вошел в мозг, и удар был таким здоровым и крепким, что… Взгляните на его бровь и щеку — рукоятка кинжала туда вошла, как печать в воск.
Мержи задрожал всем телом, и крупные слезы одна за другой потекли по его щекам.
Бевиль поднял кинжал и внимательно стал смотреть на кровь, наполнявшую выемки на клинке.
— Вот инструмент, которому младший брат Коменжа должен поставить толстую свечку. Прекрасный этот кинжал сделал его наследником знатного состояния.
— Пойдем отсюда… Уведи меня, — произнес Мержи угасшим голосом, беря своего брата за руку.
— Не огорчайся, — сказал Жорж, помогая брату надеть камзол. — В конце концов, человек, которого ты сейчас убил, не слишком заслуживает сожаления.
— Бедный Коменж! — воскликнул Бевиль. — И подумать, что убил тебя молодой человек, дравшийся первый раз в жизни, — тебя, который дрался около сотни раз! Бедный Коменж!
Таково было окончание его надгробной речи.
Взглянув последний раз на своего друга, Бевиль заметил часы, висевшие у покойного на шее, по тогдашнему обычаю.
— Черт возьми! — воскликнул он. — Тебе уж нет надобности знать, который час. — Он снял часы и спрятал себе в карман, заметив, что брат Коменжа и так будет достаточно богат, а ему хочется иметь что-нибудь на память о друге.
Так как братья собирались уже уходить, он закричал им, торопливо надевая свой камзол:
— Подождите меня! Э, господин де Мержи, вы забыли свой кинжал! Не потеряйте его, смотрите. — Он обтер клинок о рубашку убитого и побежал вдогонку за молодым дуэлистом. — Утешьтесь, дорогой мой, — сказал он, садясь в лодку. — Не делайте такого плачевного лица! Послушайтесь меня и, вместо того чтобы плакаться, отправляйтесь сегодня же к вашей любовнице, прямо отсюда, и поработайте хорошенько, чтобы через девять месяцев вы могли бы подарить государству нового гражданина взамен того, которого оно по вашей милости потеряло. Так что по вашей вине ничего не будет потеряно на белом свете. Ну, лодочник, греби так, как будто хочешь заработать пистоль. К нам приближаются люди с алебардами. Эти господа — стражники из Нельской башни, и мы ничего общего с ними иметь не желаем.
XII. Белая магия
Сегодня ночью снились мне дохлые рыбы да битые яйца, и я узнал от сеньора Анаксарка, что битые яйца и дохлые рыбы означают неудачу.
Мольер. Великолепные любовники, I, 2
Эти люди, вооруженные алебардами, были караульные солдаты, отряд которых постоянно находился по соседству с Пре-о-Клер, чтобы иметь возможность вмешиваться в споры, обычно разрешаемые на этом классическом месте дуэлей. По своему обыкновению, они приближались очень медленно, так, чтобы прийти, когда уже все будет кончено. Действительно, их попытка восстановить мир зачастую встречала очень неблагосклонный прием. Неоднократно случалось, что заклятые враги на время прерывали смертельный бой, чтобы соединенными силами напасть на солдат, которые хотели их разъединить. Так что обязанности этих караульных чаще всего ограничивались тем, что они оказывали помощь раненым или уносили убитых. На этот раз стрелкам предстояла только последняя задача, которую они и исполнили согласно своему обычаю, то есть тщательно опорожнив карманы несчастного Коменжа и поделив между собой его платье.
— Дорогой друг мой, — сказал Бевиль, оборачиваясь к Мержи, — могу вам дать совет: пусть вас как можно секретнее переправят к мэтру Амбруазу Паре; он удивительный человек на случай, если приходится зашить какую-нибудь рану или выправить сломанный член. Хотя он не меньший еретик, чем сам Кальвин, но его познания пользуются такой известностью, что к нему прибегают самые завзятые католики. До сих пор только маркиза де Буасьер предпочла храбро умереть, чем быть обязанной жизнью гугеноту. Так что я бьюсь об заклад на десять пистолей, что она находится в раю.
— Рана — это пустяки, — сказал Жорж, — через три дня она заживет. Но у Коменжа есть родственники в Париже, и я боюсь, как бы они не приняли его смерть слишком близко к сердцу.
— Да, да. У него есть мать, которая, для соблюдения приличия, сочтет своим долгом преследовать нашего друга по закону. Ничего, ходатайствуйте о помиловании через господина де Шатильона. Король сейчас же согласится; король как воск в руках адмирала.
— Мне бы хотелось, если возможно, — произнес Мержи слабым голосом, — мне бы хотелось, чтобы адмирал ничего не узнал о происшедшем.
— Почему? Вы думаете, старая борода рассердится, узнав, каким молодецким образом протестант укокошил католика?
Мержи в ответ только глубоко вздохнул.
— Коменж достаточно известен при дворе, чтобы смерть его не возбудила толков, — сказал капитан. — Но ты исполнил свой долг дворянина, и во всей этой истории нет ничего, что бы не послужило тебе к чести. Я уже давно не посещал старика Шатильона, и вот случай возобновить с ним знакомство.
— Так как провести несколько часов за тюремной решеткой никогда не представляет приятности, — снова начал Бевиль, — то я отвезу твоего брата в такой дом, где никому в голову не придет отыскивать его. Там он будет находиться в совершенном спокойствии, покуда дело его не уладится. В монастырь, пожалуй, его не примут как еретика.
— Благодарю вас за ваше предложение, сударь, — сказал Мержи, — но принять его я не могу. Согласившись на него, я мог бы вас скомпрометировать.
— Нисколько, нисколько, дорогой мой. Притом разве не следует оказывать своим друзьям кое-какие услуги? Дом, куда я вас помещу, принадлежит одному из моих кузенов, которого нет в настоящее время в Париже. Там даже есть человек, которому я позволил там жить и который будет ходить за вами: некая старушка, весьма полезная для молодежи и вполне мне преданная. У нее есть познания в медицине, в магии, в астрономии. Чем только она не занимается! Но всего больше у нее способности к сводничеству. Провалиться мне на этом месте, если она не возьмется передать по моей просьбе любовную записку самой королеве!
— Хорошо, — сказал капитан, — мы перевезем его в этот дом сейчас же после того, как мэтр Амбруаз окажет ему первую помощь.
В таких разговорах они добрались до правого берега. Не без труда водрузив Мержи на лошадь, они довезли его до пресловутого хирурга, затем оттуда — в уединенный дом Сент-Антуанского предместья, где расстались с ним только к вечеру, уложив его в хорошую постель и поручив уходу старухи.
Когда случится убить человека и когда человек этот — первый, которого вы убиваете, некоторое время, особенно с приближением ночи, вас мучает воспоминание и образ последней судороги, предшествовавшей смерти. Ум до такой степени занят мрачными мыслями, что очень трудно принимать участие в разговоре, даже самом простом; он утомляет и надоедает; с другой стороны, страшит одиночество, так как оно усиливает удручающие мысли. Несмотря на частые посещения де Бевиля и брата, первые дни, последовавшие за дуэлью, Мержи провел в ужасной грусти. Довольно сильный жар от раны лишал его по ночам сна, и тогда-то он чувствовал себя особенно несчастным. Только мысль о том, что госпожа де Тюржи думает о нем и восхищается его храбростью, немного утешала, но не успокаивала его.
