– Что ты устраиваешь? – слышала Надежда. – Что ты
себе позволяешь? Совесть совсем потеряла, мужа утром убили, а она тут валяется
в таком виде! Подождать не можете? Его еще не увезли!
Сквозь резные листья хмеля Надежда увидела, что беседка
изнутри очень уютная, по периметру расставлены нарядные диванчики, посредине –
низкий столик. На столике стоял магнитофон, а также высокий стакан с коктейлем.
На диванчике полулежала Алиса – в черном открытом топе и черных же шортах,
очевидно, так она понимала траурные одеяния. Напротив развалился Олег, в
расстегнутой до пупа рубашке, волосы его были мокры от пота, глаза совершенно
стеклянные – еще бы, столько коньяку по жаре выхлебать!
Алиса молчала, только презрительно щурила глаза и
затягивалась сигаретой.
– Па-п-па-ш-ша... – пробормотал Олег запинаясь. –
Что вы ор-рете? Что вам – больше всех н-на-до?
– Пьян как свинья! – Старик плюнул на пол беседки,
вышел и едва не наткнулся на Надежду.
– Петр Афанасьевич! – затараторила она. – А вы
теперь самостоятельно ходите?
– Да что уж теперь, – вздохнул старик, – голову
морочить некому. Как только дело окончательно разъяснится, эта стерва меня
взашей из дома вытолкает!
На шум выглянула Алиса.
– А вам тут чего надо? – холодно спросила она.
Надежда Николаевна сообразила, что у нее теперь развязаны
руки. Алиса ей сразу не понравилась, но раньше она боялась оскорбить чувства
Сергея.
– Да вот, – ответила она ровным голосом, – хотела
выразить вам соболезнование, да вижу, что оно вам ни к чему. Вдову и так есть
кому утешить. Да вы, я вижу, не слишком и огорчены. Смерть кошки сильнее
переживали.
– Тетя, можешь засунуть свои соболезнования знаешь
куда? – пьяно засмеялся Олег.
– И правда свинья, – констатировала Надежда, – вы
бы, милочка, замок, что ли, на бар привесили, а то он все запасы спиртного
выпьет, на поминки не хватит.
– Это вас совершенно не касается, – процедила Алиса.
– Верно, – легко согласилась Надежда, – так я,
пожалуй, пойду.
– Там машина приехала за Сергеем Степановичем, –
сообщил появившийся Павел.
С тихим злорадством Надежда заметила, как в глазах Алисы
заплескался страх.
– Ох, бабы эти... – бормотал Петр Афанасьевич, тяжело
опираясь на палку, – вот зачем Сергей на ней женился?
– А вы первую его жену знали? – спросила Надежда,
поддерживая старика под руку.
– Ольгу? Конечно, знал! Хорошая женщина, не чета этой
стерве, но там другая история... Ох!
Старик замолчал, потому что из двери обсерватории выносили
тело Сергея, накрытое несвежей простыней.
– Господи! – прошептала Надежда.
Деревня Большие Ухабы вполне оправдывала свое колоритное
название.
Даже видавший виды «газик» капитана Белкина, он же, по
выразительному народному названию, «козлик», с трудом преодолел последние два
километра разбитой грунтовки. Создавалось впечатление, что жители Больших
Ухабов специально поддерживали дорогу в таком непроезжем состоянии, чтобы она
соответствовала названию деревни, а также чтобы районному и областному начальству
неповадно было нарушать покой сельчан.
Водитель Николаша кое-как вырулил на центральную улицу
Больших Ухабов, больше похожую на кривую межу между двумя огородными грядками,
и вытер пот со лба:
– Ну, куда теперь, Иваныч?
Местный участковый, которого все называли исключительно по
отчеству – Иваныч, откормленный дядька с телосложением породистого хряка белой
степной породы и с маленькими вороватыми глазками на красном одутловатым лице,
присоединился к следственной группе в качестве проводника и большого знатока
районной специфики. Короче говоря, он знал в окрестных деревнях каждую собаку,
чем и хотел воспользоваться опытный Белкин.
Выглянув из «газика», Иваныч почему-то не столько
пригляделся, сколько принюхался, поводя по сторонам коротким вздернутым носом,
сильно напоминающим свиной пятачок, и уверенно показал на небольшую избушку,
подозрительно смотревшую на улицу двумя подслеповатыми окошками.
– Вот она, Тонькина изба! – заявил Иваныч без
колебаний.
– «Избушка там на курьих ножках стоит без окон, без
дверей...» – машинально процитировал классику Иван Петрович.
– Почему – без окон? – удивился участковый. – У
Тоньки все как положено, и окна, и двери, и прочее хозяйство в полном порядке!
– Да это я так, к слову...
Вся троица направилась к избушке. Участковый Иваныч на
правах знатока местной жизни громко постучал в притолоку и, не дожидаясь
приглашения, распахнул дверь и ввалился в сени, стуча сапогами сорок пятого
размера. Не задерживаясь в сенях, он уверенно проследовал в комнату.
Комната была довольно чистенькая и светлая, полы застелены
веселыми домоткаными половиками, на комоде красовалось кашпо с геранью, в
красном углу, где прежде обыкновенно помещались иконы, стоял телевизор, а над
ним висели красочные портреты Филиппа Киркорова и бывшего президента
Центрально-Африканской Республики Жана Бокассу. Последний портрет висел здесь
не по причине политических симпатий хозяйки, а исключительно изза удивительной
красоты президентского парадного мундира.
Услышав тяжелые шаги участкового, из низенькой дверцы в
дальнем углу показалась сама хозяйка, крупная и дородная особа с волосами
удивительного огненного цвета, получающегося от применения бытового красителя
«Пылающая Африка» с небольшой добавкой средства от перхоти «Дашутка».
– Это что же за гости ко мне пожаловали? – неприветливо
осведомилась хозяйка, пристально разглядывая вошедших. – Вроде я сегодня
никого не приглашала!
– Ты, Антонина, неверно рассуждаешь, – строго ответил
ей Иваныч, – неверно и даже ошибочно. Представители закона, Антонина, не
нуждаются в твоем приглашении. Они всюду чувствуют себя как дома. А ты, я
гляжу, все варишь?
В избе действительно явственно ощущался тот ни с чем не
сравнимый запах, который сопровождает изготовление самогона в домашних
условиях. Кроме того, на скамье валялся пустой мешок из-под сахара,
окончательно изобличая хозяйку.
– А если и варю? – Антонина уперла руки в бока и
неприязненно зыркнула на участкового. – Я ежели чего и варю, так
исключительно для своего внутреннего употребления, а это никаким законом не
запрещается! Этак ты мне завтра и варенье запретишь варить или, к примеру,
грибы солить?
– Для внутреннего употребления, говоришь? – Иваныч
выразительно повел носом.
– Именно! А также для поправления здоровья, которое у меня
сильно пошатнувшееся от тяжелых условий жизни и от непрерывных личных
переживаний!
– Значит, это у тебя для личного употребления и от
переживаний двести литров наварено?
