– Много, однако же, вынесли! На чем они все это
доставили-то? Не на руках же?
– На тракторе, – охотно сообщила Антонина. –
Федька Заикин возле клуба трактор позаимствовал...
– Во как! – констатировал Иваныч с явным
удовольствием. – С размахом работали! С привлечением, как говорится,
технических средств. От трех лет до пяти...
– Ой! – всполошилась Антонина, поняв, какая судьба
ожидает ее сожителя. – Он же совсем недавно вышел...
– То, что он недавно вышел, – это обстоятельство
отягчающее, – разъяснил ей участковый. – Значит, не встал на путь
исправления. Значит, рецидивист...
– Нас больше другое интересует, – напомнил о себе
капитан Белкин. – Где теперь сам Игнат находится? Мы его не из-за сельпо
разыскиваем, он по другому делу подозреваемый, по более серьезному!
– Ничего не знаю... – Антонина снова пошла на попятную.
– Ты, Антонина, не за него, ты за себя переживай, –
строго проговорил участковый, – ты за укрывательство краденого тоже можешь
получить от года до трех...
– Ой! – еще больше перепугалась хозяйка. – Как же
так? Я же вам сама, добровольно...
– Суд это учтет! – пообещал Иваныч. – Только уж
ты, Антонина, выкладывай все, что знаешь, со всеми деталями. А то что же это за
добровольное признание!
– У Федьки они! – зашептала Антонина, как будто
боялась, что ее кто-то подслушает. – Как самогону нажрались, к Федьке
отправились... там им свободнее!
– Понятненько! – Участковый потер руки. – Ну,
хлопцы, пойдем на задержание!
Покинув жилище разговорчивой Антонины, все трое служителей
закона отправились к дому Федора Заикина, располагавшемуся на другом конце
деревни.
Дом этот был выстроен добротно и основательно, но уже носил
на себе некоторые следы упадка.
Как разъяснил по дороге Иваныч, строился дом в то время,
когда его хозяин, Федор, был женат на Анне, дочке колхозной бухгалтерши
Уклейкиной.
Анна была женщина толковая и хозяйственная, держала мужа в
строгости, не позволяла тому пить сверх меры и водиться с деревенской
шантрапой.
Под ее чутким руководством Федор выстроил этот дом, обставил
его городской мебелью, купленной в райцентре, и даже приобрел «Жигули» пятой
модели.
Однако Анна, поверив в положительные качества мужа, оставила
его на полгода без присмотра, отправившись в город на краткосрочные
бухгалтерские курсы.
За время ее отсутствия Федор успел пропить мебель и прочие
ценные предметы домашнего обихода, а «Жигули» разбил, чтобы долго с ними не
возиться.
Анна, увидев, во что превратил муж их семейное гнездо,
немножко погоревала и отправилась в город окончательно. Там у нее скоро нашелся
обстоятельный друг (тоже бухгалтер), и она забыла Большие Ухабы как страшный
сон.
Надо сказать, что Федор тоже после отъезда жены вздохнул с
облегчением и загулял уже на полную катушку.
– Так что дом у него большой, – закончил участковый,
понижая голос, – но внутри, кроме стен, ничего не осталось. Да и стены-то
все изгвазданы... Короче, хлопцы, мы подходим, так что заканчиваем разговоры и
приступаем к операции «Захват»! Я, значит, захожу посередке, с крыльца, ты,
Иван Петрович, заходи сзади, с огорода, чтобы они через окна не выскочили, а
ты, Николаша, сбоку подстраховывай, где сарай! По моей команде начинаем штурм!
Милиционеры заняли исходные позиции в соответствии с
оперативным планом. Участковый для солидности взглянул на часы, дождался, когда
секундная стрелка подойдет к двенадцати, и рванул входную дверь, оглушительно
заорав:
– Группа захвата, на штурм! Резерв, вперед! Вспомогательная
команда, прикрываете тыл! Руки вверх, паразиты! Всем лежать! Вы окружены
превосходящими силами противника!
– «Ура, мы ломим, гнутся шведы!» – добавил не совсем уместно
Иван Петрович.
Участковый влетел в комнату, размахивая табельным оружием
(впрочем, все жители окрестных деревень знали, что он его никогда не заряжает,
опасаясь случайного выстрела).
– Кто шелохнется – стреляем на поражение! – добавил
Иваныч для острастки.
Впрочем, никто и не шевелился: хозяин дома Федор Заикин
лежал на полу пластом, не подавая никаких признаков жизни. Леха Денежкин,
отличающийся богатырским здоровьем, вяло потянулся и попытался открыть глаза.
Оба подельника были густо усыпаны квашеной капустой и рыбьей
чешуей.
Иван Петрович окинул взглядом диспозицию и с выражением
произнес:
– «В чешуе, как жар, горя – тридцать три богатыря!»
Денежкин приподнялся, уставился на Иваныча мутным взглядом и
простонал:
– Мил человек, рассолу бы!
– Ага, может, тебе еще и какао с чаем? – сурово
проговорил участковый. – Или воды сельтерской? Колись, Денежкин, ты с
дружками сельпо взял в Василькове? Имей в виду, у нас улик и без того выше
крыши, так что запираться не имеет смысла!
Для того чтобы его слова вернее дошли до подозреваемого, он
добавил несколько звучных и красочных выражений из числа тех, от которых
краснеют даже портовые грузчики с большим трудовым стажем и видавшие виды
инспектора дорожно-патрульной службы.
– Иваныч! – Денежкин по этим выражениям безошибочно
опознал участкового. – Иваныч, я тебе во всем признаюсь, только будь
человеком, дай рассолу, а то, честное слово, помру!
– Ладно, так и быть! – Участковый, при всей своей
грубости, не был садистом и не мог без сочувствия смотреть на невыносимые
страдания Денежкина. – Ладно, так и быть, дам тебе рассола, только смотри,
Леха, ты мне обещал чистосердечно во всем признаться!
Он направился было в сени, где приметил початую банку
соленых огурцов, но по дороге перехватил умоляющий взгляд капитана Белкина и
остановился:
– Слышь, Леха, а где Игнат?
Денежкин бросил вороватый взгляд в сторону окна, и
участковый, проследив за этим взглядом, увидел Игната Сапрыкина, который,
спотыкаясь и оскальзываясь, на нетвердых подгибающихся ногах убегал по огороду
в сторону коровника.
– Стой, зараза нетрезвая! – завопил Иваныч и бросился
вслед за Игнатом, на ходу вытаскивая пистолет. – Стой, трансмиссию тебе в
глотку! Чтоб тебя инжектором придавило и шлепнуло!
Николаша, который оказался ближе всех к удирающему Игнату,
бросился тому наперерез и произвел задержание по всем правилам оперативных
действий, так что, когда Иваныч с капитаном Белкиным подоспели к месту
действия, главный подозреваемый был уже связан и обездвижен.
Впрочем, он не оказал при задержании никакого сопротивления
по причине сильнейшего похмелья.
– Колись, Игнат! – рявкнул участковый, сунув под нос
Сапрыкину пудовый кулак. – Колись, а то хуже будет, ты меня знаешь! У меня
разговор короткий!
