На самом деле она понятия не имела, как там полагается в
милиции или прокуратуре, однако какойто вредный бесенок подзуживал ее говорить
все это.
Лена вдруг уронила голову на стол и заплакала. Плечи ее
вздрагивали, она глухо стонала.
– Елена Сергеевна! – Марианна бросилась к хозяйке, при
этом толкнула Надеждин стул, так что он едва не опрокинулся, Надежда едва
успела вскочить с места.
Марианна хлопотала над Леной, протягивала ей то стакан воды,
то салфетку, то мокрое полотенце. Надежда сверху видела тонкую беззащитную шею,
короткие светлые волосы... но что это... ей захотелось моргнуть и протереть
глаза, потому что она увидела что-то странное: едва заметную темную полоску на
корнях волос.
Надежда нагнулась пониже и провела рукой по мягким волосам.
Так и есть, волосы осветленные, а у корней уже стали проступать свои, темные.
Тут Марианна отпихнула Надежду в сторону и снова стала
квохтать над молодой хозяйкой. Лена последний раз всхлипнула, села, выпила
воды. Глаза ее были сухими.
– Даже слез нету, – причитала Марианна, – видно,
выплакала все уже давно. Еще бы – сначала мамочка любимая померла, а теперь...
«Сейчас скажет – отец родимый», – подумала Надежда.
– Батюшка родной! – Марианна Васильевна сама
прослезилась, у нее последние дни глаза были на мокром месте.
– Что-то я совсем расклеилась, – Лена мягко отвела руку
Марианны и улыбнулась Надежде, – простите меня... Пожалуй, и правда
давайте дом посмотрим, я отвлекусь...
Они осмотрели верхний этаж, потом спустились вниз, где
находились столовая, холл и кухня. Если наверху Марианна Васильевна морщилась и
просила прощения, что не убрано и заперто, то кухня – это была ее гордость, на
кухне все было в полном порядке, все блестело и сверкало – сковородки,
поварешки, огромная плита и масса всяческих приборов, от миксера до
электрической хлеборезки.
На столе стояла большая корзинка со свежесобранной спелой
клубникой, так приятно было есть ее просто так, без всего. Ягоды были крупные и
сладкие. Лена успокоилась и по-детски зажмуривалась, поднося ко рту спелую
ягоду.
Послышался шум поднимаемых ворот и звук мотора.
«Наконец-то Белкин явился! – подумала Надежда. –
Ну, хуже нет ждать да догонять!»
Она выглянула в окно и увидела на подъездной дорожке
запыленный пикап.
– Ой, это Григорий Пантелеевич! – всполошилась Марианна
и включила чайник.
– Кто такой Григорий Пантелеевич? – переспросила
Надежда.
– Это фермер, у которого мы все молочные продукты покупаем –
молоко, творог, сливки... – С этими словами Марианна Васильевна
отправилась к входной двери.
Надежда вспомнила восхитительные сливки, которые Марианна
подавала к кофе, чудесную сметану, которую едва ли не ножом приходилось резать,
и свежайший творог и с уважением взглянула на долговязого загорелого дядечку,
выбравшегося из пикапа и направившегося к крыльцу.
– Пойду я пока вещи свои разберу! – проговорила Лена и
вышла из кухни.
Марианна вернулась вместе с фермером.
Григорий Пантелеевич вошел в кухню, и просторное помещение
наполнилось запахом поля и хлева. Поздоровавшись с Надеждой, фермер уселся за
стол.
У него было дочерна загорелое лицо человека, все свое время
проводящего под открытым небом, выцветшие на солнце голубые глаза и огромные
руки, которые фермер пытался спрятать под стол, потому что они казались ему
неуместными в нарядной кухне.
– Григорий Пантелеевич, чашечку чаю выпьете? –
осведомилась Марианна.
Она ничуть не сомневалась в положительном ответе, но такой
обмен репликами, видимо, был непременной частью ритуала, предшествующего
покупке молочных продуктов.
– Ой, ну что ж не выпить-то? – прогудел фермер. –
Выпить-то можно... Только, извиняюсь, совсем махонькую... – И он показал
пальцами, какую маленькую чашечку он выпьет.
Надежда засомневалась в том, что толстые, приученные к
тяжелой крестьянской работе пальцы Григория Пантелеевича удержат такую
маленькую чашку, и оказалась права: Марианна Васильевна достала из буфета
пол-литровую фарфоровую посудину с красным петухом и поставила перед фермером.
– Вот, Григорий Пантелеевич, ваша любимая чашечка, вы всегда
из нее пьете!..
– От, хорошая у вас чашечка! – одобрил фермер. –
Петух больно красив! Дома-то у меня, конечно, поболе... литровая у меня дома
кружечка, да только без петуха... а петух-то хорош, у меня такой был – не
петух, а прямо полный генерал... или даже генерал-лейтенант!.. Он уж
состарился, к курам, извиняюсь, никакого интереса не проявлял, а я его жалел, в
суп не пускал, потому как очень уж красивый!
Говорил он с тем мягким, чуть певучим говором, по которому
можно узнать жителя южной России. В этом говоре Надежде Николаевне послышалось
гудение пчел над разогретой солнцем пасекой, скрип тележных осей и колодезного
ворота.
– Чай вам покрепче? – ворковала Марианна, придвигая
поближе к гостю сахарницу и вазочку с конфетами.
– Можно и покрепче, – согласился фермер, солидно
кивнув. – Це ж городской чай, в нем какая крепость... уж как я дома-то
завариваю, извиняюсь, чернее ставропольской ночи...
Марианна до самых краев наполнила огромную чашку и села
напротив гостя, подперев подбородок кулаком и взирая на него с тем умилением, с
каким домовитая и хозяйственная женщина любуется мужчиной, наделенным хорошим
аппетитом.
Григорий Пантелеевич шумно подул на чашку и затем с трубным
звуком разом втянул половину ее содержимого. Затем положил за щеку конфету и
удовлетворенно вздохнул. Допив чай вторым глотком, он поставил чашку на блюдце.
– Еще подлить? – засуетилась Марианна Васильевна.
– Да уж будьте так любезны! Уж больно у вас чашечка,
извиняюсь, махонькая... с одного-то разика не напьешься...
Марианна снова наполнила посудину и наконец начала разговор:
– Мы, наверное, на этот раз поменьше всего возьмем...
сметаны разве что килограмм, творогу килограмма два, сливок литр...
– Да что ж вы, Марьяна Васильевна, так скромничаете? Куда ж
это годится – кило сметаны? Это ж, извиняюсь, не количество, а один смех... у
меня, извиняюсь, от такого куры расхохочутся, нестись перестанут, а это не
годится...
– Да у нас, Григорий Пантелеевич, и есть-то теперь
некому... – вздохнула домоправительница. – Вы уж, наверное, знаете,
что у нас случилось...
– Слыхал, – кивнул фермер, и на его загорелом лице
проступило искреннее сочувствие. – Слухами, извиняюсь, земля полнится. Это
ж надо, какие люди на свете попадаются... это чтобы родного единственного мужа
на тот свет спровадить – это у меня, Марьяна Васильевна, извиняюсь, буквально в
голове не помещается!
