Князь М-й через «ватер»
вызволяет Русь недужную —
чистит нужник губернатор:
место-то ведь — нужное!
Вот пример администрации —
начинай с ассенизации.
И подпись: «Золотарь в отставке» (попробуй придерись).
Да, действительно, так было: он указывал на мерзостное состояние общественных уборных, но… Разве же думал, что благие стремления к чистоте приведут его к позору на всю читающую Россию?
В бешенстве рванул журнал наискось, тряс колокольчиком до тех пор, пока не влетел в кабинет Огурцов:
— Кто прислал мне эту… гадость?
— Не знаю, ваше сиятельство. — Огурцов посмотрел на разбросанные по полу клочья бумаги. — Я даже не выходил…
— Все вы одним миром мазаны.
Секретарь канцелярии, как прибитая собака, затыкался в двери. А в спину ему новое:
— Стойте! Где сейчас находится султан Самсырбай?
— В степи, ваше сиятельство.
— Это понятно, но — где в степи?
— Этого никто не знает, ваше сиятельство…
— Послать сейчас же казаков линейного батальона. Пусть разыщут этого сиятельного жулика, чтобы он незамедлительно прибыл ко мне для переговоров!
— Будет исполнено, ваше сиятельство.
— Стойте! Что вы тычетесь в двери? Я еще не закончил…
— Слушаю, ваше сиятельство.
— Поговорите по телефону с губернским банком и узнайте, на какую сумму имеются перечисления из министерства германских колоний на имя омбу-Самсырбая!
— Я мигом, ваше сиятельство…
Остался один и пробарабанил пальцами по краю стола: тра-та-та, тра-та-та! «Что бы еще сделать?» Вызвал статистика:
— Скоро погонят скот со степи… Сколько бьют скота на «салганах» в среднем за сутки?
— Вагонов с десять, ваше сиятельство.
— Это, выходит, голов до пятисот? А кровь, а отходы?
— В реку, ваше сиятельство… Сомы кровищи нажрутся — во такие под берегом засыпают!
— В Астрахани — тузлук, а в нашем Уренске — бойни… Вот источник всей заразы… Мы еще спрашиваем, откуда холера берется?
Огурцов вскоре вернулся и доложил, что директор банка желает лично переговорить с вице-губернатором. Мышецкий приложил к уху микрофон, прокричал в трубу, укрепленную на стене:
— Счет на султана из орды… Во сколько?
— Сто двадцать восемь тысяч, — ответили ему.
— Где находятся деньги — у вас, в банке, или уже отправлены в степь?
В ответ раздался другой голос:
— Сергей Яковлевич, это я… День добрый!
— Чиколини? Что вы там делаете? Полицмейстер таинственно приглушил голос.
— В банке не все спокойно, — ответил он. — Будет лучше, если вы подъедете сюда сами. Только, пожалуйста, остановите лошадей на Хилковской и заходите в баше со двора, чтобы не привлекать внимания…
Мышецкий быстро сбежал по лестнице.
— Нет, — сказал он, — я положительно схожу с ума!
Однако с ума он не сошел, а сделал все так, как велел ему Чиколини: оставил лошадей за квартал до банка и проник в помещение с заднего двора. Его встретили испуганные лица финансовых чиновников. Бруно Иванович ползал по комнатам банка, измеряя половицы рулеткой. Двое дюжих городовых передвигали железные шкафы.
— Что тут происходит? — спросил Мышецкий.
— Не тревожьтесь, Сергей Яковлевич, не миновала и нас чаша сия… Служащие подозревают, что под банком ведется подкоп…
— Этого еще не хватало! Может, осмотреть подвалы в округе…
— Ни-ни-ни! — замахал руками Чиколини. — Что вы, князь, как можно? Сразу вспугнем…
— Какая наглость! — возмутился вице-губернатор.
— Надобно выждать. Копать-то они будут еще долго… Я уже Аристида Карпыча сюда вызвал!
Вскоре, переодетый в штатское платье, тоже с заднего двора, появился в банке полковник Сущев-Ракуса. Все трое, они еще раз обошли помещения банка, проверили расположение сейфов и надежность решеток.
— Очень хорошо, — спокойно рассудил Сущев-Ракуса. — Вы, любезный Бруно Иванович, дайте им докопаться, а потом арестуйте с поличным… Только не понимаю я, зачем вы меня-то позвали?
— Как зачем? Вы же обязаны…
Губернский жандарм посмотрел на князя Мышецкого, но ответил в сторону полицмейстера:
— Вы не учите меня: я свои обязанности знаю. И в уголовные дела вмешиваться не стану. Своих дел — во как, под козырек самый!
— Помилуйте, — взмолился Чиколини, — какие же это уголовные? Мои обираловцы не такие дурни, чтобы на банк польститься! Им пальтишек да часиков хватает… А тут ведь — как репа пареная… Явная экспроприация в пользу одной из социальных партии!
Сущев-Ракуса взмахнул перчаткой, резко обрывая полицмейстера.
— Не выдумывайте! — сказал он. — Я лучше вас знаю положение в губернии. И сейчас не найдется в Уренске человека, который бы осмелился возглавить столь рискованное предприятие. Это — ваши, Бруно Иванович.
— Как бы не так… — фыркнул Чиколини.
— И баста, — заключил жандарм.
Чиколини сложил ладони перед собой на католический манер, воззвал к Мышецкому с мольбою:
— Вот и всегда эдак-то. Заступитесь, ваше сиятельств. Аристид Карпыч, не при нем будь сказано, какой уже раз отпихивается от своих дел. А потом, когда моя полиция в лепешку расшибется, он и забирает славу к своим жандармам!
Сущев-Ракуса дружески обнял полицмейстера, пощекотал его бледную, до синевы выбритую щеку усами:
— Ах вы старый кляузник! Как вам не стыдно перед его сиятельством… Люблю я вас, Бруно Иванович, люблю. Но вы не грешите: это ваши обираловцы копают под банк. Вы меня не проведете…
Аристид Карпович развернулся, щелкнув перед Мышецким каблуками и, прижимая к груди котелок, направился к выходу.
— Проклятая жизнь! — вздохнул Чиколини, огорченный. — Ну, что ж, идите с богом, а я останусь… Вот дождусь ночи, послушаю, как они — шибко ли скребутся?
Почесал себе в затылке, хмыкнул:
— А может — крысы, ваше сиятельство? Мышецкий обратился к полицмейстеру:
— Бруно Иванович, около полуночи приоткройте двери. Я, может быть, хотя и не обещаю, загляну к вам на минутку. Вместе послушаем…
Сущев-Ракуса подождал во дворе вице-губернатора, любовно тронул его за локоток:
— Напрасно беспокоитесь, князь, Чиколини — старый фантазер. Я в его авантюрах участвовать не буду.
— Но вполне возможно, что Чиколини и прав? Может, это действительно экспроприации? И затеяна она как раз местными революционерами?
