Ему объяснили: лошадей очень мало, зерно прибыло, люди копают для себя землянки, солдаты железнодорожного батальона (спасибо генералу Аннинскому) бурят колодцы. Вытянутые вдаль, виднелись вышки артезианских буров, где-то на горизонте сверкающим стеклышком блестело озеро Байкуль.
— Священник прибыл? — спросил Мышецкий.
Да, и священник был уже здесь. Большая толпа мужиков и баб молилась над землей, еще не тронутой плугом. Тихо и печально прошел молебен.
Сергей Яковлевич тоже молился вместе со всеми — тоже, не жалея штанов, вставал коленями на дернину. Он не был святошей и обращался к имени всевышнего лишь в самых затруднительных случаях в своей карьере…
Потом князь взял бинокль и долго вглядывался в синеву, куда убегали рассыпанные по степи толпы людей — основателей новых деревень, новой русской жизни на этой равнине.
— На сколько же верст, Иван Степанович, вы их забросили?
— Верст на сорок, князь. Чтобы сели пошире, не тесня друг друга. Им теснота-то еще в России надоела, от нее они и бежали!
Сергей Яковлевич опустил бинокль.
— А что солдаты? — спросил. — Вода есть?
— Здесь хорошая, а южнее похуже… Вот многие уже просятся, чтобы передвинуться подальше — к озеру Байкуль.
Мышецкий с огорчением отмахнулся:
— Губа не дура… Однако вы сами знаете, что мне выбирать не приходилось. Или Байкуль без хлеба, или хлеб без Байкуля. Преосвященный изволит жаловать копченых сигов!
Карпухин подошел к вице-губернатору.
— Вшей нету? — спросил его Мышецкий.
— Да за Кривой балкой повытрясли, — рассмеялся мужик, показав крепкие, здоровые зубы (улыбка у него была приятная). — Может, у какой бабы и осталось… Так это — для богатства!
— Ну, ладно, — распорядился Мышецкий. — Приступайте… Совсем некстати подошли группкой немцы-колонисты с соседних хуторов. Посмотреть — как будут русские вспарывать сочное брюхо целины. На своих наделах они-то уже вспахали. Взяла немецкая техника. Теперь вот — посмеемся над русскими, как они будут пахать на бабах и коровах…
С лошадьми действительно было туговато. Иногда впрягались и бабы — по три, по четыре. Мышецкому было стыдно перед этими немцами, да что поделаешь!
— Тут и лошадь не возьмет, — сказал один колонист другому, и Сергей Яковлевич расслышал это.
— Убирайтесь отсюда прочь! — крикнул он по-немецки. — Лошадь не возьмет, а русская баба — возьмет…
Попыхивая трубками, немцы отодвинулись. Священник шел вдоль свежего поля, брызгая святой водицей.
— Бог в помочь, — сказал он и загасил ладан в кадиле.
Карпухин кинул пиджак на траву, поплевал на руки, примериваясь к сохе.
— Ну, бабы, — сказал он, не унывая. — Я работящий…
Бабы низко присели, выкинув вперед худые жилистые руки.
Со стоном рванули плуг, и лемех, с хрустом резанув целину, вдруг отворотил черную сытую мякоть.
Отвалилась набок первая глыба, пронизанная жилками червей и сочного перегноя.
— Пошла, пошла, — приналег на сошки Карпухин.
И бабы, пригнувшись к самой земле, повели первую борозду.
Россия — великая и обильная — тронулась своим извечным путем.
Мышецкий с улыбкой, побледнев лицом, повернулся к немцам.
— Взяли! — сказал он по-русски.
ГЛАВА СЕДЬМАЯ
1
Забрела в Уренск жалкая цирковая труппа, в которой почти все актрисы находились в интересном положении. («С икрой бабенки!» — сказал о них Чиколини.) Атрыганьев, очевидно, из жалости уступил им свой громадный сарай, громко именуемый губернским театром.
Вскоре и Влахопулов вернулся к своим обязанностям, снедаемый жаждою впечатлений. Просто — засиделся в своем Заклинье; две француженки, взятые им напрокат до весны, укатили от него в Нижний Новгород на ярмарку, винный погребок истощился. В губернии вроде бы все налаживается — пора уж и «выздороветь». Дела, так сказать, требуют!
Благодаря военному времени и близости Уренска к восточным границам пост его был временно приравнен к генерал-губернаторству, — свято место, почетно и кляузно. Дай-то бог совладать!..
— Ну, много тут без меня накалечили? — спросил он Сергея Яковлевича с благодушной грубоватостью.
Мышецкий сдал ему дела, заставил подписать некоторые бумаги, что Симон Гераклович тут же и сделал — не читая.
— Жарко, батенька, становится, — сказал губернатор, отбрасывая перо. — Поскорее бы уж… Боюсь я, как бы земляки опять какого-нибудь масона вместо меня не подсадили! Пора уж, пора и на покой мне. Изъездился я по разным губерниям.
Как выяснилось, оговорка Влахопулова о таинственных масонах не шутка: при полной политической безграмотности, Симон Гераклович считал, что никаких партий в России не существует, но со времени восстания декабристов в стране действует могучая масонская организация.
— Масоны, батенька мой, — серьезно подтвердил Влахопулов, — всюду масоны, и нету от них никакого спасения. И командуют ими из Кронштадта — я все знаю…
Так рассуждал крупный сановник.
Так рассуждали тогда многие сановники…
По вечерам телеграф губернии был занят: Влахопулов, за казенный счет, отстукивал по линии слезливые просьбы ускорить ответ из сената — быть ему в столпах государственности или не быть?
— Почти по-гамлетовски, — смеялся Мышецкий. — Быть или не быть?..
Сам он в эти дни служил с ленцой, по-дворянски. От бумаг важных нарочито отпихивался — мол, несите их к Влахопулову, как он скажет… а я что? Только, мол, вице! Пропускал через свой стол большие дела хозяйственные да городские: вот перила на мосту шатаются, вот пожарные рукава прохудились, молодцы с Обираловки опять разбоями грешат…
Слушал князь, как за стеной чиновники — удивительно глупо — рассуждали о конституции.
Иногда стучал в стенку:
— Хватит, господа! Нельзя же договариваться до абсурда…
Сейчас Мышецкого сильно занимала одна фигура в губернском распорядке, а именно — дальнейший ход Конкордии Ивановны. Неужели возле Мелхисидека произойдет смена фигур?
И неужели (нет, нет, не может быть!) Додо рискнет на эту замену?
Женщины всегда, еще задолго до эмансипации, играли большую роль в русской провинции. Криво, косо, лицом, походкой, капризами, слезами — чем угодно, но «подруги» губернаторов (титул негласный) всегда украшали собой хмурые горизонты Российской империи.
Иногда заводились сразу две «подруги» — это зависело уже от темперамента начальника. Порою же одна примыкала к губернатору, другая — к вице-губернатору. Случалось, что вице-губернатор заступал на пост губернатора, следовало некоторое перемещение «подруг», и тогда заваривалась такая катавасия, что правительствующий сенат годами не мог расхлебать этой каши. В таких случаях обычно поверх вороха кляузных бумаг писалось спасительное: «В архив» — и «подруги» разбирались сами…
