«Так, этот человек для меня ясен», — подумал Мышецкий и, выждав тишины, заговорил:
— Насколько мне известно от Семена Романовича — я имею в виду генерала Аннинского, — насыпные работы находятся на откупе у дорожных духанщиков. Масса рабочих — неорганизованна и примитивна в своих требованиях. Это должно облегчить нашу задачу. Труднее разговаривать с заводским пролетарием, — он вспомнил встречу с рабочими депо, — но с этим сбродом разговор будет короткий!
Какой же это будет разговор — Мышецкому не дал досказать Влахопулов:
— Абсолютно согласен с вами, князь. Разговор короткий! Пошлем туда взвод казачат, выпорем каждого пятого и сдадим дело в архив.
Чиколини был другого мнения:
— Выпороть всегда можно, ваше превосходительство, благо они уже не раз пороты. Но…
— Что — но?
— Духанщики…
— Что — духанщики?
— Духанщики-то, говорю, тоже не святые. Заодно бы и их, хотя бы через десятого — на одиннадцатом… Их бы тоже подкрепить с заду надобно! Совсем уже заворовались. Оттого и насыпи ползут под шпалами. На живую нитку гонят дорогу.
Несколько раз взоры присутствующих обращались в сторону Сущева-Ракусы, но полковник терпеливо отмалчивался, очевидно, уже давно имея собственное мнение. А говорилось тут много, даже очень много. Начальство-то рядом, и каждому хотелось показать, что он тоже не дурак. И клеили варианты усмирения — один нелепее другого…
Наконец Сергею Яковлевичу надоело это.
— Господа, — сказал он, — так мы только будем муссировать вопрос, а время не ждет. Я не склонен посылать на сто двадцатую версту голубя мира, но и церемониться с этим сбродом тоже не будем!
И тогда Аристид Карпович спросил его с ухмылкой:
— Что же вы предлагаете конкретно, ваше сиятельство?
Но конкретно Мышецкий ничего не мог предложить: забастовка при тех условиях, в каких она возникла, далеко в степи, где все на откупе у воронов-духанщиков, — этот вопрос был неясен. Кроме общих, ничего не значащих фраз, Сергей Яковлевич — к стыду своему — ничего не мог ответить жандарму.
— Таково мое мнение, — закончил он.
И с неудовольствием заметил, что жандарм похоронил где-то в своих усах ядовитую усмешку.
— Сергей Яковлевич, — сказал Влахопулов, — вы лучше всех других поняли положение. Вам, мой милый, и карты в руки… Поезжайте с казаками! На вашу ответственность…
«Вот те раз, — удивился Мышецкий. — Договорились!» Только тогда вступил в разговор Сущев-Ракуса.
— Не нужно никаких казаков, — начал полковник уверенно. — Перепори, господа, завтра хоть всю Россию — умнее Россия не станет. Дайте мне сюда эту ведомость. Сколько там на насыпи землекопов?
Посмотрел и отбросил ведомость:
— Триста с чем-то… всего-то? Где бухгалтер?
Позвали бухгалтера.
— Каков средний заработок землекопа?
— В среднем? — склонился тот.
— Да, в среднем. За последнее время.
— Сие трудно определить, господин полковник.
— Умники! — вдруг сочно выговорил жандарм и встал. — Бунтуют рабочие, и правильно делают, что бунтуют… Что же требовать внимания к ним от скорпионов-торгашей, ежели даже главный бухгалтер управы не ведает в расчетах!
Кобзев осторожно подал голос:
— Если вас, полковник, интересует недельный заработок, то я смогу сказать… Только это для земляных работ в средней полосе России.
— Черт с ним! Будем расплачиваться по средней…
Иван Степанович назвал сумму, и жандарм тут же ловко подсчитал на клочке, сколько требуется денег. Повернулся к бухгалтеру:
— Через десять минут деньги должны лежать на этом столе. Да не вздумайте тащить в ассигнациях. В степи — не разменять. Сыпьте мелочью…
Бухгалтер убежал. Сущев-Ракуса саркастически улыбнулся и крутанул ус. Неожиданно отвесил легкий поклон в сторону Кобзева:
— Вам спасибо, господин статистик. Поддержали…
Влахопулов хрипло шепнул Мышецкому:
— Ради меня, поезжайте вместе с полковником. А то у нашего жандарма иногда бывают опасные завихрения в масонство!
Аристид Карпович умно посмотрел на губернатора.
— Правильно, — сказал он. — Я и сам хотел попросить Сергея Яковлевича, чтобы он сопутствовал мне. Все-таки, согласитесь, господа, я власть карающая, а здесь нужен миротворец!..
В дорогу захватили три бочки вина и полный вагон чуреков. Неслись, пренебрегая опасностью, со скоростью семьдесят верст в час.
Два вагона позади паровоза, вперед тендером, лихорадило от вибрации. Стонали под колесами рельсы, звенели в окнах стекла.
Два человека на паровозе — два человека в вагоне.
Вино, чуреки, деньги…
А вокруг — степь, степь, степь.
Дымно, пыльно, жарко.
Сущев-Ракуса прикуривал одну папиросу от другой, его болтало от тряски, как тряпичную куклу. Он спросил Мышецкого совсем о постороннем:
— Что вы там задумали с Иконниковым? Журнал издавать, что ли?
Сергей Яковлевич, пригнувшись к уху жандарма, в грохоте и вое летящего поезда, втолковал ему свою мысль о сборнике в пользу голодающих.
— А что за писатели? — так же крикнул жандарм. Мышецкий назвал несколько имен: Ясинский, Соколова, Каплунов-Уманский, Винницкая, Кауфман, Оглоблин, Дорошевич…
Состав, проскрежетав тормозами, остановился. В тишине, прерываемой шипением пара, Сущев-Ракуса ответил:
— Писателей стало — как собак нерезаных. В навоз плюнь — попадешь в писателя. А пишут — читать не успеваешь. И все какие-то новые…
Начальник дистанции, растерянный и жалкий, поднялся в вагон. Жандарм наорал на него безо всяких предисловий:
— Милостивый государь! Что у вас тут творится? Так нельзя вести дела с рабочими. Всю губернию мне взбаламутили… у вас хоть один духанщик есть сейчас под рукою?
— Один найдется.
— С головой его мне, — велел Сущев-Ракуса. — Выдайте… Без крови на этот раз не обойдется. И срочно созывайте рабочих. Чтобы переводчик был… Быстро все!
Начальник дистанции кубарем выкатился из вагона, а Сергей Яковлевич спросил:
— Зачем вам этот духанщик?
— Выпорю, — кратко ответил жандарм. — Выпорю и отпущу с миром: иди, миляга…
Вокруг поезда с начальством собралась громадная толпа голытьбы. Пожалуй, тут не триста с чем-то, а побольше…
Русских лиц Мышецкий почти не различал в этой толпе — характерные скулы, глаза щелками, рваные халаты и тюбетейки. В руках — мотыги, похожие на оружие. Где-то в отдалении бойко пересыпалась птичья речь китайцев. Аристид Карпович подсказал сбоку:
