— Разлакомились! — ругался он. — Что вам дороже — сахар или сигнал к авралу? Пулей надо бежать… пулей!
Рябинин тоже вышел на полубак. Перетягиваться решили с помощью лебедки. Один шлаг троса лег на барабан неровно, командир решил его поправить, но палец случайно попал под трос, и его ободрало так, что даже сорвало мясо вместе с ногтем, палубу забрызгало кровью.
— Сам виноват, старый дурак, — сказал Рябинин и велел Китежевой прийти к нему в каюту с бинтом. — А я уже ранен, — пошутил он, протягивая девушке окровавленную руку. — И, кажется, весьма тяжело… Лечите!
Пока она бинтовала ему палец, он здоровой рукой нащупал что-то в кармане и протянул девушке конфету.
— Кладите на зубок, — сказал он. — Это вам вместо гонорара. Вы все-таки женщина и лучше меня разбираетесь в сладостях.
Они разговорились. Варенька за эти дни уже успела полюбить этого большого доброго человека и даже не обижалась, когда он ругал ее за мелкие женские прегрешения — опоздания, излишнюю суетливость и прочее.
— Кстати, о сладком, — напомнила ему девушка. — Только для вас. Почти на ушко… Можно?
— Можно. Распечатывайтесь.
— Наши матросы, кажется, что-то задумали. Сегодня они получили сахарный паек…
— Ну!
— И каждый отделил от своего пайка граммов по двести в общий мешок…
— Ну!
— И мешок этот куда-то спрятал мой санитар Мордвинов…
— Ну!
— Вот вам и «ну». Может, они решили отвальную справить. Сахар загонят, а вместо него водки купят… Мордвинов у меня вчера еще громадную бутыль выпросил.
В дверь осторожно постучали. Вошел Мордвинов:
— Товарищ командир, разрешите на берег уволиться?
Прохор Николаевич, ни слова не говоря, выписал матросу увольнительный билет. Потом как бы нечаянно спросил:
— Не тяжело тебе будет одному?
— То есть… как это? — сразу покраснел Мордвинов, тараща на Рябинина глаза.
— Мешок-то, говорю, не тяжело тебе одному тащить? Да и бутылку разбить можешь. А в бутылке-то, брат, я знаю, что ты потащишь…
Мордвинов понял: здесь уже все знают — таить нечего.
— Товарищ командир, — сказал он, — это все не так, как вы думаете. Сахар мы собрали — это верно. А бутыль мне под рыбий жир понадобилась. У меня еще литров пять его с прошлого рейса осталось. И все это мы решили жене Кости Никонова оттащить. Бабе-то ведь помочь надобно!
Он посмотрел в упор на Китежеву:
— И совсем зря вы так обо мне подумали. Я выпить и сам не дурак, до войны все «американки» в Мурманске спиною обтер. А сейчас я, коли время такое строгое, ни в одном глазу, ни мур-мур!
— Иди, иди, парень, — сказал ему Рябинин. — Я тебе и так верю…
Об этом на корабле мало кто знал, кроме матросов. И вот отбили полуночные склянки. Из числа отпущенных на берег не явился к сроку на борт корабля только один.
— Кто? — спросил Пеклеванный.
— Мордвинов, — неловко козырнул в ответ боцман Мацута.
Лейтенант прошел к себе в каюту, рассказал об этом замполиту, и Самаров в ответ махнул рукой:
— Вот шпана!.. Какой уж это раз с ним. До войны, бывало, даже последний пиджак с себя пропьет. Однажды я сам его, паршивца, за шкирку из ресторана выволок!..
— Может, у него в городе родные? — полюбопытствовал Артем.
— Да нет. Он из беспризорных. Его Прохор Николаевич перед войной из детдома взял… Ничего, вернется!
— На гауптвахту! — коротко заключил Пеклеванный. — Я не посмотрю, что он у меня лучший дальномерщик. Пусть только дыхнет водкой, как завтра же ему башку острижем, и пусть посидит под арестом.
— А вдруг — в море? — спросил Самаров.
— На время похода освободим… И впредь я буду наказывать за пьянство строго. Здесь не пивная, а патрульный корабль. Мы, слава богу, плаваем под военным флагом!
Олег Владимирович вдруг тихонько рассмеялся в ладошку.
— И ничего смешного, — внезапно обозлился Пеклеванный. — Я удивляюсь, как можете вы смеяться, если один из вашей паствы бродит где-то по улицам пьяным, когда ему давно пора быть на корабле… Машинка у нас есть?
— Есть.
— Кто из команды умеет стричь?
— Кажется, боцман Мацута.
— Вот и отлично. Завтра же острижем его, и пусть-ка суток пятнадцать поваляется на голых нарах, если не желает спать на своей корабельной койке…
Был уже первый час ночи, когда Самаров ни с того, ни с сего вдруг решил затеять стирку грязных носков.
— Все равно, — сказал он, — когда-нибудь да надо… А стираю я их, подлых, большей частью в плохом настроении!
— И помогает?
— А как же! Вот так пар десять промусолишь под краном, и мысли сразу приобретают плавное диалектическое течение. Чувствуешь, что в жизни самое главное — порядок!
Пеклеванный скинул с себя китель, повесил его на распялку. Шелковая сорочка плотно облегала его широкую загорелую грудь. Он стянул ботинки, подвигал пальцами ног.
— И мне, что ли, попробовать? — сказал он. — Мордвинов, чтоб ему провалиться, мне тоже настроение испортил…
Артем включил вентилятор, и в каюту с тихим шелестом потек холодный, обжигающий сквозняк. Жамкая под рукомойником намыленные носки, Олег Владимирович с умыслом сказал:
— Вам настроение испортить нетрудно. Вы и прибыли-то сюда к нам уже не в духе. Не знаю почему, но это ведь именно так.
— Да, так, — хмуро согласился лейтенант. — Просто мне лвишлость разочароваться в своих надеждах. Хотя в мои двадцать пять лет и смешно говорить такое, но — что поделаешь!..
— Миноносцы? — подсказал замполит с ухмылкой. «А чего тебе объяснять?» — решил Артем и ответил почти грубо:
— Нет, вы ошиблись. Я желал бы служить на речных трамваях…
Тут в каюту вошел рассыльный и очень спокойно доложил, что опоздавший матрос на корабль явился. Пеклеванный накинул плащ и взял в руки фонарь.
— Где этот забулдыга?
— Какой?
— Мордвинов.
— В умывальнике правого борта.
— Чего он там?
— Умывается, наверное.
— Здорово пьян?
— Не разберешь. Весь в кровище. Дрался, видать…
В низком помещении умывальника, освещенного синим маскировочным светом, было холодно и смрадно от табачного дыма, не успевшего еще выветриться. Мордвинов стоял у крана и, сняв бескозырку, мочил под струей воды лохматую голову.
— Явился наконец?
— Как штык, — ответил Мордвинов, вытирая бескозыркой мокрое лицо — лицо избитое, все в синяках и ссадинах.
