— Вот и всегда так, — обиженно ворчал милиционер. — Ты им все вежливо, а они тебя чуть ли не кулаками… На фронте, кажись, и то легче было, чем с этими бабами!..
— Вот ты и шагай на фронт, — логично рассудила вахтерша. — Благо и фронт-то недалек отсюда: к вечеру доберешься…
Такие сцены повторялись в конторе Рыбного порта изо дня в день. Вот и сегодня, когда в небе еще не успели погаснуть бледные зарницы полярного сияния, в проходной уже стали собираться женщины, молодые и старые, красивые и дурные, некоторые — в пальто, а больше — в ватниках.
Разбухшая от сырости дверь, с веревкой и блоком, заменявшими пружину, поминутно хлопала, впуская внутрь клубы морозного воздуха, а висевшая на веревке балластина тяжело рушилась на пол.
Приходили все новые женщины, и каждая еще с порога спрашивала:
— «Аскольд» не вернулся?..
Вот уже больше месяца траулер «Аскольд» находился в открытом океане на промысле, и эти женщины — матери, жены и сестры рыбаков — несколько дней подряд приходили в контору справляться о судьбе корабля.
Обычно раньше всех появлялась в конторе жена аскольдовского боцмана Мацуты Полина Ивановна, или попросту, как все ее звали, тетя Поля, — высокая дородная женщина с приятным, немного скуластым лицом…
До войны тетя Поля, первая из рыбачек, ходила вместе с мужем в открытое море. Не отставая от мужчин, она голыми руками шкерила на морозе рыбу, часами простаивала в трюмах, посыпая солью тресковые пласты, и за это приобрела среди команд траулеров известность, какая не снилась ни одной рыбачке. В порту даже поговаривали, что Полине Ивановне надо бы служить боцманом вместо мужа — настолько тот был тих, скромен и почти незаметен, настолько сама тетя Поля была энергична, упряма и остра на язык. Но зато для своих рыбачек она была лучше родной матери: к ней они всегда несли свои радости и беды, и Полина Ивановна принимала все близко к сердцу, как свое кровное, наболевшее.
Появляясь в конторе, тетя Поля всегда первым делом просовывала свою голову в окошечко диспетчера.
— Здравствуй, рыжий, — говорила она парню, сидевшему за пультом. — Ты что здесь делаешь?
— Нет «Аскольда», не пришел еще, — каждый раз отвечал диспетчер, стараясь захлопнуть окошечко.
— Не, не, не. Ты это брось. Коли нет «Аскольда», так ты ответь нам — когда он придет.
Сегодня же диспетчер сам заранее высунулся из окошечка и радостно сообщил:
— Тетка Поля, ну и надоела же ты мне! Больше не приставай: ваш «Аскольд» уже входит на Кильдинский плес. Встанет под разгрузку на третьем причале.
Рыбачкам только это и нужно было знать. Они расселись вокруг раскаленной печурки, и тетя Поля, жмурясь от уютного тепла, стала журить пустившую от радости слезу молодую жену машиниста Настеньку Корепанову:
— Ну, чего ревешь-то? Сейчас встретишься…
— Да я думала, что уже все, — всхлипывала молодуха.
— Чего — «все»-то?
— Погибли…
— Ну и дура, коли подумала так. Ты к разлуке-то привыкай — еще насидишься у окна. Уж такая судьба наша: встретишься, опомниться не успеешь, как уже провожать надо… Эдак-то, говорят, еще и лучше для семейной жизни: разлука для любви, что ветер для огня. Я вон со своим боцманом двадцать три года душа в душу провела…
— Двадцать три года… Это сколько же раз, тетя Поля, провожала ты своего в море? Неужели за всю жизнь не разревелась, а?
Тетя Поля неожиданно рассмеялась:
— У-у, еще как! Бывало, иду провожать, а сама в три горла вою. Думаю, потопнет, проклятый, как я без него жить-то буду!
— Ну, а сейчас?
— Э-э-э, — протянула тетя Поля, — нашла что сравнивать! Тогда-то на ёлах да шняках ходили. Бывало, отойдут от берега, а я смотрю и думаю: «Ну, последний раз проводила». Вот тогда-то я и выла в три горла. А сейчас? Не какая-нибудь гнилая шняка выходит на промысел, а целый завод — им и шторм нипочем.
— Да врешь ты все, тетя Поля! — неожиданно зло сказала одна из рыбачек с худым нервным лицом. — Утешаешь ты нас. Ну, ладно — сейчас вернутся. А в другой рейс — как повезет! Немец ведь такой — он не разбирает: ему что линкор, что рыбацкая посудина — он всех топит! А у меня семеро по лавкам сидят. Потопни кормилец — куда я денусь? Ты у меня хоть одного возьмешь, чтобы кормить?
Тетя Поля немного помолчала.
— А вот тебе, — вымолвила не сразу, — тебе надобно бы и поплакать. Остервела ты без мужа-то! Эвон глаза-то у тебя, как у волка, горят… А что касается сопляков твоих, так не только я, но и любая из нас возьмет. Хочешь — хоть сейчас у тебя всех поотбираем?
Женщина сказала шепотом, словно извиняясь:
— Война ведь в море. Я не со зла. Я от беспомощности. Мы их тут вот ждем-ждем, а они, может быть, уже… Ну, не сейчас, так в другой рейс!
И она вдруг испуганно замолчала. Но, точно угадывая ее потаенные мысли, тетя Поля спокойно возразила:
— «Аскольд» промышляет на Рябининской банке. Это далече. Авось бог и милует. — И, сказав так, она погладила по голове прильнувшую к ней Корепанову…
Рука боцманши, знакомая с суровым мужским трудом, не была грубой и жесткой. Да и сама тетя Поля, несмотря на свой возраст, сохранила в душе много молодого и задорного. Годы, казалось, не тронули ее, они лишь немного коснулись ее волос да высекли у глаз ласковые, добрые морщинки.
Рыбачки подняли маскировочные шторы, и контора наполнилась серым светом хмурого полярного утра. Широкий рукав Кольского залива тянулся внизу, клубясь волокнами тумана. На рейде дымящиеся буксиры разворачивали тяжелый океанский транспорт, было слышно, как на палубе «купца» тяжело и устало гудел гонг.
Тетя Поля совсем по-домашнему спустила с головы черную шаль и, закрутив волосы крепким узлом на затылке, сказала:
— Да я своего боцмана с Рябининым хоть на край света отпустила бы!..
Издалека послышался резкий и хриплый гудок паровой сирены. Какой-то корабль трубил земле о своем возвращении.
Тетя Поля встала, поправляя платок:
— А вот и он, наш «Аскольд»! Я его по гудку среди тысячи узнаю.
Из-за крутого скалистого мыса медленно выплывал серый борт траулера. Рваные полосы пепельного тумана плотно окутывали его по самый фальшборт. В глубоких клюзах «Аскольда» тяжело покоились якоря, заиндевелые от штормовой соли.
Корабль неторопливо приближался к причалу, выше марки осев в воду тупым бивнем форштевня. Скоро с его мостика раздался повелительный свисток, и матросы разбежались — каждый на свое авральное место…
Когда траулер закрепился на швартовых, тетя Пол» побрела в нос корабля, где, как ей сказали, ее поджидал муж. Антон Захарович Мацута не заметил, как она вошла, и, поглядывая в иллюминатор, старательно растирал в тазу твердые комки сухой краски.
Тетя Поля с жалостью отметила, что с каждым рейсом спина мужа горбится все больше и больше. «Вот даже не услышал, как вошла, — с тоской подумала боцманша. — Стареет и стареет…»
