— Не… знаю, — отвечает он.
— Санитары!
— Есть! — На мостик взбегает Варенька.
Пеклеванный неожиданно встает — губы перекошены, взгляд мутный.
— Какого черта вы здесь! — кричит он. — Ваше место в лазарете!.. Уносите тяжелораненых, а меня не трогайте… Первый расчет, два лево, три меньше… Залп!..
Носилок не хватает. Волокут за ноги сигнальщика с раздробленной головой. Ноги скользят в крови, под подошвами перекатываются пустые расстрелянные гильзы.
— Аааа… ааа… ааа, — стонет кто-то.
Уходящие снаряды режут уши протяжным сверлящим шорохом. Орудийные площадки «Аскольда» вибрируют от выстрелов, гремя броневыми заслонами. От яростной дрожи корабельного корпуса сами собой вывертываются лампы и разбиваются с гулким хлопаньем. С переборок осыпается сухая пробковая крошка. В едком пироксилиновом дыму снуют матросы с широко раскрытыми ртами. Тугой воздух боя душит людей — рты раскрываются инстинктивно…
Взметенный взрывом, рушится и обваливается на палубу «Аскольда» многотонный водяной гейзер. Резкий удар сотрясает корабль. Частой дробью рассыпаются осколки. В разбитые окна ходовой рубки сильный сквозняк задувает тягучие дымные полосы.
— Попадание в палубу, — докладывает Пеклеванный. — Разбит тамбур первого люка.
— Усилить огонь, — голос командира звучит так же ровно и спокойно, как перед началом боя.
Размазывая рукавом по лицу кровь и испуганно глядя на рукав, сверху кричит Мордвинов:
— Убит горизонтальный наводчик!
Самаров, не говоря ни слова, прыгает на трап, втягивает свое тело на площадку дальномера. Пахнет горелой изоляцией, тлеющей замшей и древесным спиртом-сырцом. Младший лейтенант стаскивает с кресла мертвого наводчика и сам берется за липкий от крови штурвал.
Вдавив глаза в окуляр дальномера, он видит в четком пересечении нитей плоские контуры фашистских миноносцев. Впереди, окутанный дымом залпов, идет эсминец типа «Ганс Лоди».
231
— Левый борт поражение! — орут где-то внизу на мостике, но Самаров уже ничего не слышит.
Он крутит штурвал и, когда ажурная крестовина немецкой фок-мачты совпадает с вертикальной чертой, давит ногой на педаль — цель поймана!
— Где контакт? — спрашивает Пеклеванный.
Стрелка не ползет по циферблату дистанции, и наводчик первого орудия Савва Короленко поворачивает к старшине свое мокрое продымленное лицо:
— Нема контакту!
— Перебита цепь, — докладывает по телефону командир кормового орудия боцман Мацута. — Контакт потерян!..
— Где контакт, черт возьми?! — кричит Пеклеванный, раскачиваясь на широко расставленных ногах.
Удар! «Аскольд», кренясь на левый борт, черпает воду палубой и медленно, словно нехотя, выравнивается снова.
— Попадание в котельное отделение! — докладывает штурман. — Ниже ватерлинии!.. Борт от пятьдесят пятого до пятьдесят седьмого шпангоута разорван!..
В кочегарку хлещет вода. Сипит пробитый паропровод. Тускло горит аварийное освещение. Машинная команда борется с пробоиной. Гремят молотки, клинья. Деревянные подпоры, словно строительные леса, опоясывают борт.
На столике названивает телефон.
Механик Лобадин, волоча разбитую во время взрыва ногу, по колено в воде, подходит, срывает трубку:
— Есть!.. Есть!.. Есть!..
На тумбе дальномера болтается сорванная взрывной волной крышка прибора, и в нем среди путаницы желтых, красных и синих проводов Самаров видит два рваных конца. Осветительные снаряды плывут высоко в небе, заливая море мертвым холодным светом. В наступающей ночи стремительно проносятся вражеские миноносцы.
Тогда замполит вытягивает разорванные концы наружу и соединяет их зубами; во рту сразу становится кисло от слабого тока…
— Есть контакт! — кричит Савва Короленко.
— Есть контакт! — повторяет на корме боцман.
— Залп! — обрадованно командует Пеклеванный, и дальномер, откачнувшись назад, толкает Самарова прямо в лицо, пружиня каучуковой оправой.
Головной «Ганс Лоди» вырывается из строя и начинает кружиться на одном месте.
— Ага! — кричит Мордвинов, не отрываясь от шкалы дистанции. — Руль захлинило!..
Немецкий снаряд упал совсем рядом. Волна, поднятая взрывом, перехлестнула через борт, сбила с ног орудийную прислугу. Судорожно цепляясь за пеньковую сетку, устилавшую пушечную площадку, и ободрав пальцы о заклепки, Русланов вскочил на ноги — и сразу ударил выстрел. Ничего не слыша, с ушами точно забитыми ватой, заряжающий схватил новый снаряд, поданный наверх элеватором, и вдруг почувствовал густой запах горящей масляной краски.
Развороченный взрывом скорострельный автомат топорщился разбитыми шестернями. Приникнув к штурвалам головами, лежали мертвые и раненые наводчики. Ветер трепал их мокрые волосы, перетянутые ободками телефонных наушников. Осколки зажгли парусину, и пламя бежало по ящикам, быстро подбираясь к штабелю боезапасов.
Рябинин, с разбитым мегафоном в руках, крикнул вниз с мостика:
— Сбить пламя!.. Слышите, на полубаке? Сбить пламя! Кранцы со снарядами — за борт, в воду!..
Русланов уже подскочил к автомату, рывком поднял с палубы горящий четырехпудовый ящик. Огонь жадно облизал руки, с хрустом опалил волосы. Задымилась голландка, черная копоть пороха забила горло — стало нечем дышать…
Очнулся он уже на носилках, когда два матроса, поскальзываясь на обледенелой палубе, несли его в судовой лазарет. Русланов вначале хотел встать, но его тело было крепко пристегнуто к носилкам ремнями, и он мог поднять только голову.
— Лежи, лежи, родной! — сказал женский голос, потом чья-то приятно освежающая ладонь легла ему на лоб, и он узнал лейтенанта Китежеву.
— Пламя… сбили? — спросил он.
— Сбили, — ответила Варенька. — Ты лежи…
Он с минуту молчал, наслаждаясь прохладой ее руки, которая, казалось ему, оттягивала боль, потом снова спросил:
— И взрыва… не было?
— Не было, — ответил Мордвинов, шедший с носилками впереди. — Не было взрыва!..
Из-под скалистой черты берега, неясно проступавшего в темноте, медленно выплывали два транспорта. На мостике «Грейса» мигал прожектор, слагая из коротких и длинных проблесков фразу: «Мы восхищены вашим мужеством тчк от имени союзного командования поздравляем с победой».
Но матрос не мог видеть этого, как не видел и самого ухода двух гитлеровских миноносцев. Он беспомощно покачивался на носилках и смотрел в полярное небо. Смотрел и видел, как над мачтами «Аскольда» стремительно проносились чистые и яркие созвездия.
Глава четвертая. Шхуна
Русский Север не знал крепостного права. В поморских деревушках рождались сильные добродушные Гулливеры, которые с малых лет приноравливались к схваткам с океанской стихией. Море стояло рядом. От скрипучих мостков рыбацких становищ уходили далекие пути на Матку (Новую Землю), на Грумант (Шпицберген), в Гаммерфест, Вадсе и Вардегауз. Требовались крепкие корабли, чтобы побороть осатанелый напор волн.
