На чердаке отсиживались двое егерей. В момент появления коменданта они решали вопрос своей жизни: как бы перебраться с крыши на скалу?.. Френк, грозя пистолетом, почти силком сбросил их в люк. Случайные пули иногда пробивали потолок и выскакивали перед Френком вертикально. Майор почувствовал, что задыхается, и схватился рукой за быстро колотившееся сердце. Его ладонь нащупала в кармане жесткий переплет шведского паспорта, и от этого сердце забилось еще сильнее.
В эти минуты комендант не думал о крахе Лапландской армии или о судьбе третьей империи, как не думал и о тех, кто сейчас удерживал вход на чердак. Он просунул голову в слуховое окно, смерив расстояние от края крыши до гребня скалы: «Нет, не перепрыгнуть!» И в этот момент майор понял, что мысли о Швеции — это лишний бред, от которого надо немедленно освободиться, чтобы он не мешал умереть.
— Я старый солдат, — сказал он зачем-то вслух и окончательно утвердился в необходимости умереть.
В окне еще стоял брошенный ручной пулемет, Френк забился под низкий скат крыши, поставив пулемет перед собой. «Надо умереть, как и подобает солдату». Дуло пулемета он уставил на просветленную щель люка. Когда в нем покажутся русские, он нажмет пальцем курок, и пулемет скосит их. При этой мысли ему стало легче. Появилась даже какая-то надежда на будущее. Ведь действительно, он находится в выгодном положении. Оставаясь неуязвимым, можно продержаться здесь до подхода автоколонны из Печенги, не пропуская на чердак ни одного русского…
Шум схватки стихал, и скоро в люке показалась голова. Френк узнал эту голову — голову русского офицера. Самаров что-то говорил вниз, не спеша поднимаясь по лестнице. Вот он уже по грудь высунулся наружу.
«Пора…»
Френк стал плавно давить пальцами на спуск. И когда оставалось сделать еще малейшее движение, чтобы пулемет начал свою работу, комендант снял палец с курка. Его лоб покрылся холодной испариной. Тело снова забила дрожь. В тот момент он понял, что может убить этого офицера, но других, идущих за ним следом, все равно будет не остановить. Они поднимутся и убьют его.
Майор ладонью вытер лоб и притих.
Внесли знамя. Чердак наполнился матросами, которые жарко дышали, громко разговаривали. Френк, затаив дыхание, замер в темноте. Высокий десантник, который нес знамя, взобрался на крышу. Кровельное железо загремело над головой коменданта. Подняв голову, майор увидел серый клочок неба над гаванью, охваченный розовым заревом догорающего пожара. Он уже понял, что матрос поднялся на крышу водрузить там знамя. И когда знамя будет поднято, Лиинахамари станет русской гаванью. И русские корабли придут сюда…
Комендант Лиинахамари вынул пистолет и навел его в просвет слухового окна, в котором виднелась фигура высокого матроса, стоявшего у знамени. Но потом медленно опустил пистолет и всунул себе в рот его тепловатый, кислый от порохового нагара ствол…
— Эй, кто там стреляет? — спросил Платов, устанавливая знамя.
— Это не в тебя, — ответил Самаров, светя карманным фонариком по углам. — Тут какой-то фашист пулю вогнал себе в рот… Ну как, укрепил?
— Укрепляю…
Лейтенант Ярцев
Вторую группу катеров с десантниками вел лоцман Оскар Арчер. На этот раз переброска в Петсамо-воуно шла на «морских охотниках». Двухсотдесятимиллиметровая батарея, которая своим басом задавала раньше тон всей артиллерии Лиинахамари, теперь молчала, а другие батареи отстреливались вяло, словно сознавались в своей беспомощности…
Радиограмма гаванского коменданта Френка о взятии матросами Лиинахамари была перехвачена радистами еще на подходах к Петсамо-воуно. Узнав о ее содержании, десантники второго броска даже огорчились: «Ну вот, елки зеленые, первый эшелон и нам ничего не оставил!»
Варенька стояла на палубе, держась рукой за холодный поручень. Фельдшерская сумка оттягивала плечо. Глубокая зимняя шапка, только вчера полученная на базе, наползала ей на глаза, и она все время поправляла ее рукой. Вглядываясь в темные скалистые берега, откуда изредка трещали немецкие шмайсеры, она с нетерпением ожидала, когда покажется за поворотом выступ мыса Крестового.
Командир «морского охотника», на борту которого она шла в Лиинахамари, беседовал с Оскаром Арчером по-английски. Варенька, услышав, что офицер упомянул про миноносцы, хотела спросить о «Летучем» (ведь она не виделась с Артемом уже целую вечность!), но постеснялась, а Оскар Арчер, хлопнув рукавицами, громко объявил:
— Кап Хрестофый!..
Командир «охотника» перегнулся через поручни мостика:
— Вы готовы?
— Я?.. Да, готова…
Минуя белые загривки волн, взлохмаченных на отмелях, катер развернулся в сторону берега. Мыс Крестовый лежал впереди, словно обугленный огнем до черноты, настороженно притихший. Если бы с ним не было связано столько слухов о матросах, которые удерживали его двое суток, вполне возможно, что он и не казался бы таким отпугивающе-таинственным.
— Бо-о-оцман, — нараспев раздалось с мостика, — готовить сходню!
Моторы отрычали во тьму положенное число оборотов и затихли. Тишина еще больше усилилась, а шум перестрелки за озером Пуроярви выделился явственно и отчетливо. Катер уже качался возле обрывистой пахты, заросшей редкими кустарниками. Матросы мигом поставили сходню и, как показалось Вареньке, проводили ее сочувственными взглядами. Пригнувшись и раскинув для равновесия руки, она пробежала по узкой, наподобие гимнастической трапеции сходне и, спрыгнув на берег, крикнула:
— Можете отходить!..
Она посмотрела, как, взревев моторами, «охотник» ушел в сторону Лиинахамари, потом отправилась в путь. Повсюду лежали мертвые. Смерть разбросала их по всему берегу. Здесь было место, где немцы пытались высадить свой второй десант. Варенька запуталась в зарослях колючей проволоки, долго отдирала свою шинель от острых ржавых шипов. Шальной снаряд, непонятно зачем выпущенный немцами по Крестовому, разорвался невдалеке.
Чей-то слабый стон послышался Вареньке, когда она поднималась с земли. Может быть, егерь, а может, и наш. Она побрела во тьму, часто спотыкаясь об острые выступы камней, исковерканных бомбами и снарядами.
— Эй, кто здесь?! — крикнула и не узнала своего голоса.
Тьма долго молчала. Видно, раненый не ожидал услышать в ответ человеческий голос. И тем более женский: ведь это был мыс Крестовый, а не что иное. Наконец послышался ответ:
— Товарищ… помо-о-оги!
Варенька с трудом отыскала матроса. Он лежал на животе, неловко подвернув ноги и не выпуская из рук автомата.
— Что же это тебя одного здесь оставили?
— Меня не оставили бы, — сказал матрос, сдерживая стон, — темно было… потом отступили… О-ох!
— Ну, вставай… держись за меня. Идти сможешь?
— Смогу, сестрица. — В темноте матрос не разобрал, что перед ним лейтенант, а Вареньке было сейчас не до субординации.
