— Весла… на воду! — скомандовал Пеклеванный, и шлюпку сразу взнесло на гребень, темный борт миноносца поплыл в сторону. — Навались!..
«Ых… ых… ых…» — дышат загребные, вырывая из черной воды гибкие весла; плоский силуэт мотобаржи то пропадает, закрытый водяным валом, то выбрасывается наверх. Светлая строчка трассирующих пуль, вырвавшись из иллюминатора, проколола темноту и погасла далеко во тьме.
— Навались! — повторил лейтенант, хотя матросы и не нуждались в этой команде: весла даже потрескивали в уключинах. Под грохот пулемета, стегавшего по палубе, шлюпка подошла к судну с кормы, и Пеклеванный первым выскочил на площадку юта.
Быстро приняв решение, единственно возможное — рваться напролом, — он крикнул:
— Пробивайтесь к рубке!..
Когда его потом спрашивали, что было дальше, он не мог ничего ответить: в памяти только сохранились какие-то бессвязные впечатления. Вот он бежит… коридор… жара… шлепок разбитой лампы… кто-то кричит: «Фрам, фрам!» Разбитый трап… упал… кто-то ударил… выбил дверь… немецкий радист… «Капут, капут!» — а сам стучит на ключе. И опомнился уже в штурманской рубке, когда рослый мрачный моряк вытолкнул затвором из карабина патрон и устало сказал:
— Как раз хватило… даже одна пуля осталась!..
Он ухватил за ноги мертвого немецкого шкипера и, перетащив его через высокий комингс дверей, выбросил за борт.
— Вам что-нибудь надо передать на свой корабль? — спросил он на ломаном английском языке, на каком объясняются моряки всех наций. — Но прожекторы разбиты во время перестрелки…
Пеклеванный захлопнул дверь и, включив все лампы внутри рубки, отвинтил барашки иллюминатора.
— Это хорошо заменит нам прожектор, — ответил он и несколько раз подряд закрыл и снова открыл броняжку иллюминатора, посылая во тьму три длинных и два коротких проблеска — сигнал вызова.
На эсминце сигнал заметили, и Бекетов послал Пеклеванному вопрос: может ли «Викинг» идти своим ходом?
— Можем, — ответил Оскар Арчер и сбросил со стола карту, на которой чернела жирная черта курса, проложенного гитлеровцами в Лиинахамари. — Мы возьмем новую карту, — сказал он, — и проложим новый курс…
Вечером следующего дня «Викинг» уже швартовался в Кольском заливе. И всю ночь над причалами Мурманска клубилась угольная пыль — это после четырехлетнего перерыва в бункера складов ссыпался жаркий уголь Свальбарда.
А сам норвежский штурман шагал сейчас по мурманским улицам, натягивая на запястье рукав кителя, чтобы скрыть уродливое клеймо фашистской каторги.
Он шел на прием к контр-адмиралу Сайманову.
Ложная тревога
С самого начала Ирина Павловна поняла, что на шхуне все изменилось. Проходя по отсекам и толкая перед собой тяжелые дубовые двери, она узнавала знакомые закутки и постоянно чувствовала, что здесь — о, ее не обманешь! — что-то не так…
И Прохор тоже не тот. Мало того, что он перестал быть капитан-лейтенантом и на его плечах вместо привычного кителя с погонами какая-то шерстяная куртка, — так он еще и предусмотрителен не в меру, суров не в меру, неласков тоже не в меру…
— Какие тяжелые стали двери!
— Сюда нельзя.
— Но я хочу пройти в свою каюту. С ней так много связано!
— Нельзя!..
Палуба тесно заставлена бочками, пропахшими ворванью. Над головой знакомо и призывно гудят полотнища парусов. Но таких грязных парусов она не видела еще ни на одном паруснике.
«Что, неужели ее Прохор перестал быть моряком?»
Волны, вздымая тяжело груженные борта шхуны, небрежно закидывают на палубу зеленоватую пену. Невдалеке стоят матросы, одетые кто во что горазд: засаленные ватники, канадки, свитера, концы вязаных шарфов треплются на ветру, у каждого на поясе нож.
Женщина отвернулась. «За какие, спрашивается, грехи Прохору вручили это судно с плохим боцманом и с такой командой, распущенной хуже команды любого английского трампа?..»
В каюте она обиженно присела на диванчик. Прохор, ссутулив плечи, сгибался в три погибели над столом, переставляя по карте ножки штурманского циркуля. Клок волос спадал на лоб, губы что-то старательно шептали. В иллюминаторе показалась волна и сразу схлынула.
— Скажи, может быть, это связано с гибелью «Аскольда»?
— Что? — спросил муж, не отрываясь от карты.
— Вот это все, — она обвела рукой деревянные переборки каюты, оклеенные дешевыми невзрачными обоями.
Он понял. Распрямил плечи. Стукнулся затылком о низко выступающий бимс.
— Пока я не могу ответить тебе на этот вопрос. Ясно?
— Нет, не ясно.
Прохор молчал. Он просто не хотел разговаривать. Сильно качнуло. Что-то с грохотом прокатилось по палубе. Через люк хлынула вода, донесся крепкий, густой смех матросов.
— Подбери воду. Тряпка там, в углу. Подтянув повыше платье, чтобы не забрызгать его, Ирина села на корточки, стала собирать воду. .«Злой, — думала, выжимая над раковиной тряпку, — сегодня лучше не начинать разговора…»
Прохор никогда не ссорился с женой, а если и происходили размолвки, он брал ее на руки, молча сажал на шкаф, молча надевал перед зеркалом фуражку и также молча уходил из дому. Это случалось с ним редко и давно, когда они оба были еще молоды. Ирине тогда казалось очень обидным сидеть на шкафу, вдыхая пыль старых газет, но теперь все это казалось ей безобидной, милой шуткой.
— Прохор, помнишь, как ты меня на шкаф сажал?
— Было бы хорошо, если бы ты сейчас оставила меня в покое. И вообще непонятно, зачем ты тронулась в это путешествие!
— Но ты же сам сказал мне накануне, что шхуна пойдет в Горло Белого моря. А мне как раз надо попасть в колхоз «Северная заря»… Это по пути!
— А, ладно! — он отмахнулся, как отмахиваются от надоедливого комара.
Этот жест покоробил ее. Она отбросила тряпку и, подойдя к столу и закрыв карту локтями, сказала:
— Нет, я тебя заставлю разговаривать со мной. До сих пор я была твоим другом, и ты никогда не скрывал от меня ничего. А сейчас? Ты живешь какой-то непонятной для меня жизнью… Ответь, пожалуйста, что значит эта твоя куртка без погон, это судно, которое я своими руками вернула к жизни и которое теперь похоже на пиратский клипер, где паруса черны от грязи и матросы ходят с ножами, как мясники?.. До сих пор я считала тебя образцовым капитаном, я гордилась тобой, а теперь…
Ошеломляющий грохот корабельных гонгов оборвал ее последние слова. Прохор схватил жену за руку и, пинком распахнув дверь, почти силой выбросил ее из каюты.
— Скорее!.. В шлюпку левого борта!.. Молчи!..
Ей показалось, что он сошел с ума. В тесном проходе между каютами она вырвалась из его жилистых рук, но он снова обхватил ее тело мертвой хваткой и, качаясь от резких бросков судна, понес к выходу.
