— Я еще ноги мыть к реке пойду…
Осквик переключил диапазон настройки, и, выбившись из эфирной трескотни, в погребе старинного замка вдруг прозвучал усталый женский голос:
— Нарвик… говорит Нарвик!..
Все невольно придвинулись ближе: что скажет этот недалекий отсюда норвежский город, к вольным устам которого гитлеровцы приспособили свою глотку. И дикторша стала говорить об ожидаемом прибытии в северные провинции Финмаркена, Тромс и Нурланн, министра полиции «национального» правительства Норвегии Ионаса-Ли, который надеется посетить полярные города Варде, Гаммерфест, Каутокайно и Киркенес; население этих городов заранее предупреждалось о том, что германское командование собирается провести трудовую мобилизацию среди норвежцев без различия пола и возраста для проведения оборонительных работ в связи со все растущей «красной опасностью».
Некоторое время все сидели молча, словно ожидая чего-то еще, но Нарвик, помедлив, стал передавать музыку.
Товарищ Улава первая прервала тягостное молчание:
— Вы знаете, как в народе зовут этого министра?
— Нет, — ответил Саша Кротких.
— Не Ионас-Ли, а… Иудас-Ли!
Осквик, обычно сдержанный, неожиданно вспылил.
— Я помню, как он мешал нам ехать сражаться за Мадрид… Этот Иудас-Ли настоящий подлец, и я готов месяц сидеть на дороге, по которой он проедет, чтобы…
— Давайте ужинать, — неожиданно сказал Никонов, и Осквик, словно устыдившись своей горячности, понуро отошел к рации.
— Ничего я не понял, что тут говорилось, — улыбнулся Саша Кротких, снимая с огня мясо. — Ну чего?.. Чего ты смеешься, синеглазая? — спросил он Арчер и добавил серьезно: — Ишь ты… фрекен!
— Господин лейтенант, нам далеко еще идти?
Лейтенант Вальдер, подняв жесткий, отороченный бархатом воротник шинели, молча прошел мимо.
Греческие мулы, звякая уздечками, жевали в темноте жухлую траву, стучали копытцами по камням; на их спинах раскачивались короткие тупые минометы. Один из мулов вдруг тоскливо закричал, подняв голову к бездонному небу, и Пауль Нишец видел, как тиролец с длинным пером в пилотке ловко накинул ему на морду какую-то сетку. Потом посыпались удары, животное переносило их безропотно, только миномет на его спине закачался сильнее.
— Стой! — шепотом передали по цепи.
Остановились. Где-то журчала в камнях река, кустарники шумели тоскливо, плакала во тьме какая-то птица, вздыхали мулы.
— Рассыпайся, — тихо скомандовал Вальдер, — цепью, цепью…
Подняв над головой руку, Нишец повел свое отделение вдоль какого-то обрыва. Его нагнал и тронул за хлястик шинели Франц Яунзен:
— Послушай, Пауль, ты еще ничего не знаешь?
— А что?
— Не разговаривать! — прикрикнул Вальдер.
Яунзен помолчал — и снова, шепотом:
— Вчера финский посланник в Стокгольме уже посетил советское посольство…
— Ну так что?
— …И просил принять в Москве мирную делегацию…
— Я сказал: прекратить разговоры! — прошипел Вальдер.
Шли молча. Птица все плакала, плакала. Странная птица, таких в Германии не бывает.
— Откуда это? — спросил ефрейтор.
— Шведский доброволец рассказывал. И газету…
— Стой!
— Что за черт, опять — стой…
— Ложись!.. Ефрейтор, ко мне!
Пауль Нишец ловко подполз к лейтенанту, который лежал впереди на пригорке.
— Слушаю, господин лейтенант.
— Видишь?
— Нет, господин лейтенант!
— Болван! Смотри лучше.
Вдалеке, в изложии гор, виднелось странное здание, отличимое от скал лишь своими более геометрическими формами. Вальдер и Нишец лежали, долго всматриваясь в каждый камень. В конце концов им повезло. За кустом промелькнул человек.
— Снять, — приказал Вальдер.
Два тирольца уползли бесшумными ящерицами. Человек за кустом замер.
Лейтенант Вальдер вцепился зубами в рукав шинели.
— У-у-у, — заскулил он, — заметили, кажется…
От него пахло французскими духами и кожей новенькой портупеи, одной рукой он доставал пистолет и жалобно выл:
— У-у-у… заметили…
Трах! — грянул выстрел, и вскочивший на ноги тиролец шлепнулся на землю. Трах! — снова, и на этот раз часовой ткнулся в кусты…
— Ахтунг!.. Смелей!.. Цепью!.. Что вы сбиваетесь в кучу?.. Вперед… Не ленись!..
Метров пятьдесят бежали в сумраке, спотыкаясь и падая, подбадривая себя криками:
— Давай, давай!..
— Лейтенант — впереди!..
— Он молодец!..
— И не такое бывало!..
— Отхлебну шнапсу!..
— Оставь глоток!..
— Вперед, парни!..
И вдруг жарко полыхнули в лицо пулеметы, упрятанные за стенами каменного здания. Перекатываясь через головы, солдаты шлепались мешками; крича, ругаясь и просто молча покатились в кусты первые раненые.
— Вперед, вперед!.. Кто там отстал?.. Позор, позор!..
Но уже залегли, прижатые огнем, и покатились обратно, волоча за ноги и за руки хрипящих раненых. Избиваемые шомполами, бежали мулы; тирольцы снимали минометы, наспех втыкали в каменистую землю их треноги, и первые мины, взвизгивая, полетели в сторону здания.
Бой разгорался. Пулеметы прорезали сумерки огненными росчерками. Егеря наспех глотали шнапс — готовились снова идти вперед. Где-то на уступах скал, черневших вдали, заполыхали ракеты, и солдаты сразу оживились:
— Наконец-то подходят!
Это подходил второй отряд егерей, посланный в обход, чтобы ударить по партизанам с фланга. И в этот же момент закричало несколько голосов:
— Они отступают… Поднимаются в горы!..
Теперь уже все видели, как темные фигуры людей выбегают из замка, скрываясь в тени высоких гор; только пулемет, упрятанный в стене здания, неистовствовал по-прежнему.
— Ахтунг! — вскочил Вальдер. — Мы не дадим уйти им!.. За мной, солдаты!..
Пауль Нишец опомнился, стоя на широкой площадке лестницы внутри замка. Прямо отсюда начинался длинный коридор, в конце которого светилось низкое чердачное окно. В этом-то окне и стоял пулемет, а рядом с ним, плавая в луже крови, лежал босой здоровяк-матрос в тельняшке…
Никонов отводил свой отряд в горы, пробиваясь через редкие заслоны егерей. Партизаны шли молча, помогая один другому преодолевать все возрастающую крутизну. Время от времени они так же молча скидывали с себя поклажу и метким огнем сбивали в низину егерей, продолжавших преследование. Они слышали, как внизу долго работал пулемет, у которого остался Саша Кротких, потом стих. Все остановились на мгновенье и сняли мешки.
