– Иван Андреич, – наказала Екатерина II вице-канцлеру Остерману, – выгодно нам забияку Поля Джонса на нашу службу переманить, и то прошу учинить через послов наших…
Джонс дал согласие вступить на русскую службу; в апреле 1788 года он уже получил чин контр-адмирала, а писаться в русских документах стал “Павлом Жонесом”. “Императрица приняла меня с самым лестным вниманием, которым может похвастаться иностранец”, – сообщал он парижским друзьям. А русская столица открыла перед ним двери особняков и дворцов: Джонса засыпали приглашениями на ужины и обеды, на интимные приемы в Зимнем дворце… Английские купцы – в знак протеста! – позакрывали в Петербурге свои магазины, наемные моряки-англичане, служившие под русским флагом, демонстративно подали в отставку. Английская разведка точила зубы и когти, выжидая случая, чтобы загубить карьеру Джонса в России… Моряк и подле русского престола вел себя как республиканец: он дерзко преподнес в подарок Екатерине II тексты конституции США и Декларацию Независимости, на что императрица, как женщина дальновидная, отвечала ему так:
– Чаю, революция американская не может не вызвать других революций… этот пожар и далее перекинется!
– Смею думать, ваше величество, что принципы американской свободы отворят немало тюрем, ключи от которых утопим в океане.
Контр-адмирал отъехал к Черному морю, где поднял свой флаг на мачте “Владимира”; он имел под своим началом парусную эскадру, громившую турок под Очаковом в Днепровском лимане. Отважный корсар теперь выступал в ином обличье – в запыленных шароварах запорожца, с кривою саблей у бедра. Поль Джонс курил из люльки хохлацкий тютюн и пил казачью горилку, закусывая ее шматами сала, чесноком и огурцами. Ночью на запорожской остроносой “чайке”, велев обмотать весла тряпками, контр-адмирал проплыл вдоль строя турецкой эскадры. На борту флагмана султанского флота он куском мела начертал свою дерзкую резолюцию:
Сжечь. Паль Джонс.
Русские были восхищены его удалью, но и сам Джонс неизменно восхищался бесподобным мужеством русских солдат и матросов. В сражении на Кинбурнской косе Джонс действовал рука об руку с Суворовым (“Как столетние знакомцы”, – писал об этом Суворов), и турецкий флот понес страшное поражение. Поль Джонс был отличным моряком, но зато он был бездарным дипломатом, и его отношения с князем Потемкиным вскоре же обострились до крайности… Английская разведка, незримое око которой сторожило Джонса даже в днепровских плавнях, выжидала момент, чтобы нанести удар!
Удар был особо болезнен, ибо как раз в этот период Джонс хлопотал о развитии торговли между Россией и Америкой; он строил планы о создании объединенной русско-американской эскадры, которая должна базироваться в Средиземном море как всеобщий залог мира в Европе… Но с князем Потемкиным он разругался в пух и прах, а англичане обрушили на него из Петербурга лавину ложных и грязных слухов: будто он повинен в контрабанде, будто застрелил своего племянника и прочее. Не обошлось дело и без подкупа в столичных верхах… Историкам еще многое неясно, а отсутствие документов и масса легенд, основанных на сплетнях того времени, только запутывают истину. Но кое в чем историки все-таки разобрались. Поль Джонс стал неугоден не русскому флоту, а самой императрице, которую не уставал “просвещать” в конституционном духе, всюду рекламируя республиканский образ жизни.
Ну что ж. Отставка дана. Суворов подарил ему шубу.
– Но я еще вернусь в Россию, – убежденно заявил Поль Джонс, когда лошади взяли шаг и карета завернула к заставе…
Покружив по Европе, словно бездомный бродяга, он закончил свой бег по морям и океанам в Париже.
Париж был иным – уже революционным. Ключи от Бастилии парижане переслали за океан – в дар Вашингтону со словами: “Принципы Америки отворили Бастилию!” Отсюда, из Парижа, моряк переслал в Россию свой проект весьма удачной конструкции пятидесятичетырехпушечного корабля, но в Петербурге его спрятали под сукно.
Екатерина II близким своим людям признавалась:
– Поль Джонс обладал очень вздорным умом и совершенно заслуженно чествовался презренным сбродом…
Эту фразу императрицы легко расшифровать: “презренный сброд”, всегда окружавший Джонса, – это были люди, алчущие свободы, это были его друзья-якобинцы… Начиналась новая полоса жизни!
Из окна своей убогой мансарды “пенитель морей” видел черепичные крыши Парижа и сладко грезил о могучих эскадрах, что выходят в океан ради битв против деспотии.
Как и все передовые люди того времени, Поль Джонс вступил в масонскую ложу Девяти Сестер 1 , вобравшую в себя лучшие умы Франции; в эти годы моряка окружали поэты, философы и революционеры, а проживал он под опекою своей сердечной подруги – госпожи Телисьен, побочной дочери Людовика XV. Франция хотела, чтобы Поль Джонс возглавил революционный флот, но “пенитель морей” был уже болен… Да, он был болен и беден. Передвигался уже с палочкой в руках. Однако белая рубашка моряка и сейчас, как в канун битвы, неизменно сверкала ослепительной чистотой.
Смерть сразила его 18 июля 1792 года.
Ему было всего 45 лет.
Поль Джонс умер ночью – в полном одиночестве.
Он умер стоя, прислонившись спиной к шкафу, а в опущенной руке держал раскрытый том сочинений Вольтера. Конец удивительный! Даже в смерти адмирал не упал, и даже смерть не смогла разжать его пальцев, державших книгу…
Американский посол не явился на его похороны.
Национальное собрание Франции почтило память “человека, хорошо послужившего делу свободы”, вставанием и молчанием.
Двенадцать парижских санкюлотов во фригийских красных колпаках проводили “пенителя морей” до его могилы. Тогда же было решено перенести его тело в Пантеон великих людей, но в вихре последующих событий об этом как-то забыли.
Забыли и то место, где Поль Джонс был погребен.
Наконец забыли и самого Поля Джонса…
О нем вспомнил Наполеон – в черный для Франции день, когда адмирал Нельсон уничтожил французский флот в битве при Трафальгаре.
– Жалею, – сказал Наполеон, – что Поль Джонс не дожил до наших дней. Будь он во главе моего флота, и позор Трафальгара никогда бы не обрушился на голову французской нации…
В 1905 году историк Август Бюэль отыскал в Америке человека, сохранившего мемуары своего прадеда Джона Кильби, который служил матросом на “Простаке Ричарде”; этот Кильби писал о Джонсе:
“Хотя англичане и трубили о нем, как о самом худшем человеке на белом свете, но я должен сказать, что такого моряка и джентльмена я никогда еще не видел. Поль был храбр в бою, добр в обращении с нами, простыми матросами, он кормил нас отлично и вообще вел себя как следует. Если же нам не всегда выдавали жалованье, то это уже не его вина…”
(Это вина конгресса!)
Поль Джонс занял место в американском Пантеоне. Недавно в нашей стране вышла монография ученого Н. Н. Болховитинова “Становление русско-американских отношений”, в которой и Джонсу отведено достойное место; там сказано:
