— Напрасно ты Волынского хвалишь — невоспитан. Я ему с кресла тронного две руки протянула, а он только одну поцеловал…
Затихал дворец Летний, в саду ветер качал деревья, в окна скоблились взъерошенные черные ветви. Через бироновскую половину дворца проследовала в свои покои Анна Иоанновна.
— Ты сразу придешь сегодня? — спросила она Бирона.
— Сначала поднимусь наверх, — ответил он царице…
Накинув телогрей, герцог поднялся на башенку дворца, где стоял его телескоп. Через линзы Бирон разглядел Юпитер, что предвещало появление в эту ночь на свет новых епископов, губернаторов и банкиров. В золотом ободе ярко горела Венера.
А — истина? Бирон замуровал летуна в подвале, велев уморить его голодом.
Из прошлого дошли глухие отголоски, якобы воздухоплаватель не пожелал изобретением своим ли с кем делиться. А герцог сам хотел владеть чудесным способом летать. Однако, сколько ни старался Бирон, машина в небеса не поднималась. На помощь герцогу призваны были ученые академики; будто и сам великий Леонард Эйлер над «самолетом» этим безуспешно мудрствовал. Но уже никто не мог оторвать машину от земли, чтоб запустить ее под облака…
Вот тогда-то Бирон и закричал.
— Скорее вниз… в подвале разбивайте кладку! Если он еще дышит, зовите врача Дювернуа, чтоб жизнь ему вернул.
Ломы с грохотом обрушили кирпичную кладку. Бирон опоздал. Длинная борода, отросшая в заточении, уткнулась в грудь летуна-подьячего. А по телу уже ползла зеленущая плесень и бегали по лицу юркие мокрицы…
Август III, сын Августа Сильного, курфюрст саксонский и король польский, позавтракав с шутами, облачился в халат, который и не снимал уже до вечера.
Паштет ему привозили из Страсбурга, шоколад из Вены, угрей из Гамбурга, он курил табак турецкий. Время от времени из клубов табачного дыма вырывались слова Августа:
— Брюль, а есть ли у меня деньги?
— Полно, ваше величество!
Канцлер окружал своего повелителя картинами и музыкой, фаворитками и шутами. Целых два часа они выбирали парик для поездки в оперу. Выбрали парик фиолетовою цвета, дополнительно присыпав его алмазною пудрой…
В опере Августа III напугал дерзкий смех молодого придворного, который не страшился аплодировать раньше курфюрста.
— Брюль, кто этот наглец? — спросил Август.
— Так может смеяться толькэ граф Мориц Линар, выгнанный из Петербурга за преступную связь с малолетней принцессой Анной Мекленбургской… Прикажете удалить паршивца из оперы?
Август III велел звать Линара в свою ложу.
— Я должен вас огорчить, — сказал он ему. — Из Вены уже выехал в Петербург маркиз де Ботта, чтобы ускорить свадьбу вашей любовницы с племянником австрийского кесаря.
Линар взмахнул шляпой, украшенной аграфом и перьями.
— Ускорить свадьбу с принцессой Анной венская политика способна. Но никакая политика, пусть даже самая мудрая, не способна сделать женщину счастливой… Сделать ее счастливой могу только я!
Августа III потрясла самоуверенность красавца.
— Брюль, — повернулся он к канцлеру, — никогда не посылайте этого мота и ферлакура в Петербург… даже курьером!
— Курьером я и не поеду — у меня иная судьба.
— Вот как? Но если бы вас снова послали в Петербург, что бы вы там, Линар, делали?
— Что-нибудь…
— Этого мало!
— Граф Бирон сейчас тоже делает «что-нибудь», и поверьте, у него нет минуты свободного времени.
— На что вы намекаете! Это уже наглость!
— Это… политика, — отвечал Линар. — Разве вам, ваше величество, не хотелось бы, сидя на престоле Саксонии, управлять с моей помощью великой Российской империей?
— Но это невозможно…
— Но так и будет! — ответил Линар.
ЭПИЛОГ
При дворе состоялся большой выход. Камергеры с золотыми ключами у поясов руководили порядком движения персон знатных. Выход же состоялся по случаю прибытия нового посла австрийского, маркиза де Ботта… Мужчины уже прошли перед ним. По рангам. Белые палочки в руках церемониймейстеров указывали, кому и за кем «брать шаг» (каждый сверчок должен знать свой шесток). Первым, конечно, «взял шаг» обер-камергер и его высокородная светлость — герцог Курляндский Эрнст Иоганн Бирон.
Дело теперь за дамами — им «брать шаг» в церемонии.
Анна Леопольдовна стояла неподалеку от Биронши.
Взмах палочки пора…
И тут замухрышка Биронша «взяла шаг» раньше принцессы.
— Тетушка! — завопила Анна Леопольдовна. — Ах, как мне это все уже опротивело… До каких еще пор издеваться будут?
Церемониал придворного шествия оказался поломан.
Придворные остановились в недоумении…
— Чем ты недовольна? — спросила Анна племянницу.
— Эта горбунья старая взяла шаг раньше меня. Хотя ей, как статс-даме, шагать за обер-гофмейстериной положено.
Биронша надменно выпрямилась.
— Но я герцогиня Курляндии и Семигалии, — прошипела она.
Анна Леопольдовна в исступлении закричала:
— Вот там и бери шаг перед кем хочешь…
К женщинам подошел Бирон, крайне растерянный:
— Принцесса, к чему вы так обидели мою жену?
В ссору вмешался и принц Антон Брауншвейгекий.
— В самом деле, — сказал он Бирону. — Моя невеста, как принцесса крови двора здешнего, вполне имеет право на первый шаг перед супругой вашей, происхождение которой не совсем ясно…
Бирон наорал на жениха, как на последнюю шавку:
— Принц, замолчите! Вы здесь самый маленькийАнна Иоанновна, размахивая руками, вступилась.
— Довольно! — кричала тоже. — Довольно, говорю я вам. Чего не поделили?
Кому шагать за кем? Так мы же, слава богу, не солдаты!
— Нет! — злобно разрыдалась Анна Леопольдовна. — Я знаю точно. Герцог и герцогиня желают мне зла… Я никуда не пойду.
Потрясенный всем увиденным, взирал на эту сцену непристойную венский посол, маркиз Ботта… Анна Леопольдовна плакала:
— Оставьте в покое меня. Ничего я уже для жизни своей не желаю. — И вдруг в толпе придворных она заметила Рейнгольда Левенвольде. — Это твой брат, — сказала она ему, — продал меня в Вене. Сам отравился, словно крыса, а других страдать заставил…
Горячая рука Волынского обхватила ее ладонь:
— Ваше высочество, о чем вы? Кто вас посмел продать?
— Я уже не маленькая, все понимаю. Густав Левенвольде за деньги цесарские продал меня в Вене за нелюбимого…
Анна Иоанновна грозным рыком пресекла распри:
