Мориц Саксонский был чрезвычайно опасен для Бирена, ибо он мыслил, он кипел, он бунтовал! Недаром же этого человека безумно любила славная женщина Андриенна Лекуврер…
А кто любил Бирена?
«Дин-дон, дин-дон… царь Иван Василич!»
Бирен с воплями вломился в комнаты императрицы.
— Анхен! Мы пропали, — зарыдал он. — Это ужасно… Ты прочти, что пишет твой бывший поклонник… Мне с ним не совладать!
Бирен протянул к ней «афишки», разосланные по городам и весям Курляндии агентами принца Морица Саксонсского.
«…вы уже предвидели настоящее бедственное положение и, надеюсь, произвели на этот случай выбор в мою польз у… Вы поверите в готовность мою умереть, сражаясь за вас, если надо будет сражаться!»
Бирен уже не вставал с колен, плачущий:
— Я ухожу! Мне с этим головорезом не справиться. Ты же сама знаешь, Анхен, какой это человек… Ты сама рассказывала, что в молодости он тебя изнасиловал, несчастную, после чего ты и полюбила его… Откуда я знаю? — закричал Бирен, вскакивая. — Может быть, ты его и сейчас еще любишь?.. Анхен, Анхен, — горевал Бирен, — я пропал… О боже! Неужели каббалистика мрачных чисел меня обманула?
— Не дури, — вдруг жестко произнесла императрица. — Наш Кейзерлинг уже в Митаве. Я послала гонца вдогонку ему, чтобы барон там и сидел, а в Дрезден пока не ехал. Сейчас все зависит от того, кого изберет курляндский ландтаг.
Вот ты на избрание божие, друг милый, и уповай…
Она стала писать указ, в коем предписывала властям словить принца Морица, яко разбойника, ежели он близ рубежей обнаружится. «Сей указ, — заключала Анна Иоанновна, — содержать секретно и никому, кто бы ни был, о том не объявлять, и для того перевод его на немецкий язык тут приложен, дабы лучше вразуметь смогли…»
Громогласный бас императрицы оглушил скороходов:
— Гей, гей, гей! Готовить курьера до Рига поспешного…
Спокойствием своим она внушала Бирену надежду; вернувшись к себе на Мойку, граф наказал Брискорну:
— И ты, мой паж, тоже скачи в Ригу — прямо к генералу Бисмарку. Не вздумай лошадей жалеть! Лети, как ветер… А шурин мой, бравый Бисмарк, уже знает, что ему делать дальше. Ты понял? Так скачи… Поверь, озолочу!
Лучшие лошади в Европе, лошади из конюшен Бирена, всхрапнули возле подъезда. Брискорн запрыгнул в глубь возка и — поскакал. Но поскакал совсем не в Ригу; он прибыл на мызу Вюрцау, что стоит на Аа-реке, где проживал могущественный ланд-гофмейстер Курляндии, барон Эрнст Отго Христофор фон дер Ховен — злейший враг всех Биренов!
— Лучше быть рабами России, — сказал Брискорну фон дер Ховен. — Переживать непогоду следует не под маленьким, а под большим деревом…
Ланд-гофмейстер натянул перчатку, пошитую из шкуры змеиной. Желто-черные штандарты реяли над унылыми лесами. Малиновый плащ с подбоем из горностая стелился за Ховеном по лазурным паркетам замка Вюрцау. Старый барон напоминал пса, у которого вздыбилась шерсть на загривке…
Без выборов не обойтись, как и без пушек — тоже!
Глава 3
Бранные мышцы солдат уже напряглись для битв. Пора бы и двигаться армии на Черноморье, но Миних от похода скорого что-то отлынивал, осторожничая.
— Травы-то еще нет, — говорил он. — Травы дождемся…
На этот раз решено было по рекам к морю спускаться, а князю Трубецкому ведено от Миниха — кораблями же — хлеб и осадную артиллерию под Очаков доставить. Вообще фельдмаршал не признавал за флотом боевого значения и корабли с телегами часто путал.
— Разница между телегой и кораблем невелика, — утверждал фельдмаршал. — Телега по земле едет, а корабль по воде плывет. Но все одинаково грузы должны перевозить…
В русскую ставку прибыло немало офицеров из стран европейский. Иные втуне надеялись пронаблюдать, как об стены Очакова будет Россия лоб себе разбивать.
Особенно много соглядатаев прислала Вена, и цесарцы на руках носили принца Антона Брауншвейгского; племянник императора Карла VI, он был для них — как бог, что Миниху явно не нравилось:
— Здесь бог един — великий Миних!..
Из русских генералов состояли при армии — Аракчеев, Тараканов, Леонтьев, князь Репнин, Бахметьев, прибыл из Оренбуржья и Румянцев. Миних его невзлюбил; Румянцев же меж тем водил солдат в лесок, где они веники тысячами вязали.
— Если собрались париться, — язвил Миних, — то баню я вам обещаю… Только кровавую баню!
— Нет, фельдмаршал. Коли татары степь подожгут, нам пожара не загасить. А вениками завсегда огонь степной и тушат…
Из числа своих приближенных Миних более всего побаивался талантливого шотландца Джемса Кейта, соперника в нем подозревая. Кейт справедливо требовал от фельдмаршала точности:
— А разве князю Трубецкому можно провиант доверить?
— Не съест же он его, — увиливал Миних.
— А пушки сумеет он доставить к Очакову?
— Уверен. Князь обещал' мне спустить прямо к Очакову плашкоуты с хлебом и пушками.
— А где план Очакова, который мы должны брать?
— Нет плана! — огрызался Миних. — И так возьмем. Знаю лишь одно, что конфигурация цитадели Очаковской шестиугольная.
— Как же, — настаивал Кейт, — без плана на штурм идти?
— Бог! — отвечал Миних. — С нами бог… Ясно?
С верфей брянских спустили по Десне к Киеву множество кораблей. Плоские, как блины, они были способны перевалить пороги днепровские, годны и на мелководьях лиманов черноморских. Пехоту сажали на корабли, вручали солдатам весла многопудовые. Офицеры флота тут же наспех учили солдат, как ловчее воду веслом загребать, как по вечерам мозоли на ягодицах залечивать. И наполнился Днепр чудесным видением флота, который в свои паруса ловил ветер попутный. А на передней галере, подставив солнышку громадное пузо, величаво плыл к славе сам Миних.
— Вот и травка показалась, — говорил, млея, а рядом с ним возлежала на коврах смешливая Анна Даниловна, которой родить впору…
Тянулись Днепром вдоль рубежей с Речью Посполитой, за Кременчугом открылись перед армией безлюдные места Сечи Запорожской — скоро уже и Переволочная, где после Полтавы безутешно рыдал королевус шведский. Миних выбил трубку о борт корабля, тишком признался пастору Мартенсу:
— Ума не приложу, как до Очакова добираться станем…
Сгрузились на берег. Бойко заторговали греки-маркитанты, чуя поживу. От скрипа многих тысяч телег болели уши. Гнали скотину гуртами — на прожор великой армии. Возле кобыл-маток, тыкаясь носами под животы их, бежали бархатные жеребятки. Лохматые и грязные верблюды, гримасничая, с недо-вольством тянули пушки. Золотистые быки, весне радуясь, игриво бодали пугливых коров. Среди массы животных, колесниц и орудий солдаты проносили рогатки, похожие на тараны. В довершение всего раздался дикий женский вопль… Вблизи порогов днепровских, посреди шума военного компанента, княгиня Анна Даниловна породила здоровую крикливую девчонку, которую нарекли в честь царицы — Анною.
