Гаррис. Он защищает торговлю наших врагов, оставляя наши корабли беззащитными. Нейтралитет, предложенный вами, сразу перемешал друзей Англии с врагами Англии…
Екатерина. А не вы ли вредили русской торговле? Не вы ли задерживали русские корабли? Торговля империи – это мое личное дитя, и вы еще хотите, чтобы я не сердилась на Англию?.. Пусть этот разговор сделается эпохой в истории. Если же Панин скрывает от меня истину, я его быстро выгоню! Я это делать умею. Но заключите мир, я вам говорила это не раз.
Гаррис. Как? Французы затронули честь нашей нации.
Екатерина. Когда желают мира искренно, прежде всего забывают о прежних обидах… Послушайте, господин Гаррис, если после всего сказанного мною я снова встречу высокомерный тон вашего кабинета по отношению ко мне, я оставлю дела идти своим порядком. А вы прекрасно знаете, что в России все зависит от одной меня. Пользуйтесь же этим, господин Гаррис!
Гаррис. О, какое великодушие! Потомство уже не скажет, что Англия погибла в царствование Екатерины Великой.
Екатерина. Я устала от великодушия… Оставьте мои корабли с товарами в покое. Россия делается великой промышленной и торговой державой. Заключайте мир, а вооруженный нейтралитет я никогда не перестану поддерживать… Прощайте!
Гаррис сообщил в Лондон, что, судя по всему, для русских кораблей следует сделать исключение – не грабить их. Поставив же Россию в такое исключительное положение, Англия тем самым может взорвать изнутри и декларацию нейтралитета. А затем он повидался с Потемкиным, перед которым и стал раскладывать свои красочные, но, увы, последние козыри:
– Друг мой! Если уж Англии и суждено терпеть поражения и делать уступки, не лучше ли Лондону уступать не врагам Англии, а… самым лучшим своим друзьям?
Потемкин с блюда потянул к себе кисть винограда.
– Что вы можете дать России? – спросил он небрежно.
«Я сказал ему, что мы имеем обширные владения в Америке и в Ост-Индии… И хотя, прибавил я, не имею полномочий на то, что предлагаю, но Англия наградит императрицу той частью наших колоний, какую она изберет, – если только эта мера доставит Англии прочный мир». Гаррис врал: полномочия он имел – от самого короля. Очень вкрадчиво посол спросил:
– Надеюсь, ваша императрица будет умеренна?
– Лучший способ разорить Россию, – ответил Потемкин, – это подарить ей дальние колонии на островах. Если уж вы что-либо и даете, так давайте то, что лежит к нам поближе.
Наступил самый острый момент купли-продажи:
– Мы, англичане, всегда придавали громадное стратегическое значение нашим владениям в Средиземном море…
Потемкин сплюнул в ладонь виноградные косточки:
– Россия тоже придает немалое значение этому морю. А в газетах уже не раз писали о жене одного глупого испанского гранда, которая пять лет подряд бывала беременна, каждые десять месяцев посылая гранда бегом за акушеркой. При этом она еще и кричала от якобы невыносимой боли. Но ребенка не явилось. А я не тот испанский гранд, я хочу видеть не только беременность, но и ребенка. Покажите мне его!
– А если Минорка, – сказал Гаррис.
Потемкин высыпал виноградные косточки за шиворот казачка, чесавшего ему пятки гусиным перышком.
– Родилась у нас девочка, – сказал он. – Назвали ее Миноркой. Давайте разберемся, какова ей выпадет жизнь…
«Затем, – писал Гаррис, – он с живостью, свойственной его воображению, увлекся мыслью о русском флоте… он ручался, что с помощью такой уступки государыня согласится на все».
– И тогда возникнут узы прочного союза меж нами!
– Если так, – ухватился за это Гаррис, – считайте Минорку вашей, а с завистью Версаля разбирайтесь сами. Одно лишь условие: о Минорке знаете вы, знаю я и ваша императрица…
Екатерину фаворит застал за любимым делом – за перлюстрацией. Она протянула Потемкину выписку из депеши Гарриса:
– Прочти, друг, каково мнение о тебе…
Потемкин прочел: «…обладает большим здравым смыслом, безгранично честолюбив и, по счастью, закоренелый враг Панина!» Выслушав рассказ светлейшего, императрица сказала:
– Не совсем-то я верю в эти Минорки, у англичан сейчас глаза от страха на лоб лезут. Не лучше ли подождать подтверждение этим фантазиям из Лондона? А потом и дадим им звону…
…В конце года случилось непредвиденное событие.
* * *
Марии-Терезии было 63 года, королева-императрица заплыла дурным жиром, ей стало трудно навещать в подвалах гробы своих благородных предков – мучителей человечества. Для удобства был устроен примитивный лифт (попросту кресло на тросах), который ежедневно погружал императрицу в бездну смерти и возвращал обратно – к жизни. В мрачной усыпальнице висел портрет мужа императрицы – Франца, снятый с него в гробу, здесь был и портрет самой Марии?Терезии, изображающий ее лицо в предсмертной агонии (так она велела живописцу!).
В один из дней императрица уселась в кресло и исчезла в глубоком провале. Придворные, болтая о пустяках, остались наверху, ожидая ее возвращения. Наконец послышался скрип тросов, поднимавших ее обратно, потом раздалось – крик! – тросы лопнули, и грозная владычица «Великой Римской империи» кубарем полетела вниз – на возлюбленные ею гробы.
Настала тишина. Пожалуй, тишина историческая.
Затем из глубин подземелья донесся стон:
– О-о-о, мой Франц, ты не хочешь отпускать меня!
Марию-Терезию, разбившуюся при падении, вытянули наружу.
Кауницу принесли бумаги, подписанные Иосифом II.
– А где подпись Марии-Терезии? – хмыкнул он.
– Мария-Терезия больше ничего не подписывает.
– Ага – я понял… поедем далее без нее!
Похороны Марии-Терезии, сделавшей очень много зла людям, превратились в поругание траурной церемонии: народ смеялся на улицах, радуясь ее смерти. Но без этой женщины Австрия лишилась тормозов, которые еще хоть как-то сдерживали агрессивное нетерпение Иосифа, а скупое благоразумие Кауница давно уже не действовало на молодого императора. Сразу же после смерти Марии-Терезии между Веной и Петербургом возникла бурная переписка. Эти-то частные письма Иосифа II и Екатерины II стали негласными протоколами русско-австрийского соглашения, направленного против Турецкой империи…
1780 год закончился! Дипломатический престиж Русского государства был небывало высок. Турция признала ханом Шагин-Гирея, свидание с Густавом III обнадежило Петербург в мире на Балтике, Тешенский мир и «Декларация вооруженного нейтралитета» обеспечили русскому Кабинету влияние в делах Европы; союз с Австрией обнадеживал прочность южных рубежей; Лондону не удавалось втянуть Россию в войну за британские интересы.
Не так уж все плохо складывалось, даже хорошо!
Занавес
В 1814 году, когда состоялся Венский конгресс, в самый разгар карнавала по случаю побед коалиции над Наполеоном, в бедном домике, окруженный книгами, умирал человек, сказавший: «Конгресс танцует! Когда все виды зрелищ окажутся исчерпаны, я предложу им новое – свои похороны».
