– Нельзя ли поактивнее? Почему так медленно? Мы скорее дождемся танков Роммеля, нежели возвращения капиталов…
Знаменитая Хекмат Фатми вдохновенно демонстрировала «танец живота» перед опустевшим залом. В трущобах Каира и на баржах, сонно дремавших в заводях Нила, работали подпольные радиостанции абвера, и Роммель был прекрасно извещен обо всем, что творилось тогда в Каире…
* * *
Англичане бросали свои поврежденные танки, а Роммель свои танки оттаскивал для ремонта, и они снова годились для боя. Заодно он ремонтировал и английские, которые тоже включал в свои колонны… Приморская автострада Виа-Бальбиа уже была прочно оседлана его войсками, гусеницы танков медленно сползали с обжигающих песков. И вот выкатились на гладкое асфальтированное покрытие – форсаж!
– Что мне делать с этими ублюдками? – говорил Роммель. – Они сдаются в плен такими громадными кучами, что число пленных уже намного превысило количество моих войск… Еще день-два, и мы, наверное, сами сдадимся своим же военнопленным!
Вскоре аэродром в Гамбуте (близ Тобрука) принял самолет фельдмаршала Кессельринга, который сообщил Роммелю, что в море появился американский авианосец «Уосп».
– Теперь «спитфайры» с его палубы перескочили сразу на Мальту, и потому я вынужден забрать от вас свои пикировщики.
– Опять мы без крыши над головой! – воскликнул Роммель.
– Это еще не все, – договорил Кессельринг. – Сейчас, когда успешно развивается наступление вермахта на юге России, нам, дорогой Роммель, совсем невыгодно устраивать бесплодные демонстрации своей мнимой мощи в Киренаике и Мармарике. А чтобы вы не пыхтели от злости, я сообщаю вам нечто приятное.
– Опять какая-нибудь гадость из «Вольфшанце»!
– Фюрер присвоил вам жезл ГЕНЕРАЛ-ФЕЛЬДМАРШАЛА…
Гамбут принял самолет из Каира, он доставил в штаб Роммеля вождей национального движения в Египте, которые взмолились перед фельдмаршалом, чтобы он ускорил движение к Каиру.
Роммель не внял внушениям Кессельринга, хотя и понимал, что они исходили из ОКХ, и штабной автобус покатил его по роскошной Виа-Бальбиа – в сторону Эль-Аламейна… В пустыне приземлились два самолета из Рима: из первого вылез сияющий от радости Бенито Муссолини, за которым адъютант тащил множество чемоданов, из второго самолета осторожно вывели белую арабскую лошадь, на которой дуче собирался 30 июня открыть триумфальное восшествие в Каир.
– Сейчас, – доложил ему Роммель, – я доколачиваю англичан их же оружием, трофейным, экипажи моих танков забыли, когда последний раз была у них заправка… Где ваши танкеры?
– Увы, авиация Кессельринга едва машет крылышками над Мальтой… Что вы так злитесь, Роммель? Матросы моих линкоров чуть ли не с ведрами ползают по трюмам, собирая с днищ кораблей последние литры мазута. Надеюсь, со взятием Кавказа наши дела с горючим поправятся и вы снова оживитесь.
Роммель сложил прискорбную формулу своего будущего:
– В таких условиях продолжать марш на Каир и Суэц – это значит отступать вперед . Но я попробую…
30 июня его войска вышли на рубеж Эль-Аламейна.
Роммель выкатил на этот рубеж лишь ТРИНАДЦАТЬ танков!
– Кажется, здесь и торчать нам. Дуче не забыл о своей белой лошади, но он не подумал об «овсе» для моих моторов…
Немцы издали разглядывали сумрачную тень пирамиды Керет-эль-Хемеймат, утоляя жажду марокканским вином, Роммель повидался с Муссолини, сидящим на своих чемоданах.
– Дуче! – сказал он ему. – Было золотое время, когда мы разливали горючее бидонами, а теперь наши танки делят его с помощью аптекарской мензурки…
Дуче вскочил с чемоданов, потрясая кулаками:
– В чем же я виноват, если русский фронт сожрал все наши припасы?.. Скажите честно: когда возьмете Каир?
– Ч е м? – спросил его Роммель.
Муссолини величаво указал на свои чемоданы:
– Я оставляю их на фронте – залог того, что обязательно вернусь, чтобы въехать в Каир на белой лошади…
21. НАЧАЛО ЖАРКОГО ЛЕТА
Они начали наступление почти одновременно, только цели их наступления были несопоставимы – Роммель вышел к Эль-Аламейну с 13 танками без горючего и толпою оборванцев, падавших от изнурения и амебной дизентерии, а Паулюс, тоже страдавший поносом, вел к Сталинграду 270 000 солдат и стойкие панцер-дивизии полного состава… Разница есть! Была разница и в другом: Паулюс в отличие от Роммеля не был полководцем с фантазией и размахом – зачастую он оставался как бы некой промежуточной инстанцией, чтобы, получив сверху приказ, затем спустить его вниз, пунктуально приготовив для исполнения. В этом Паулюс был сродни барону Вейхсу – они оба методично и выносливо работали в одной и той же упряжке, как волы, согласные тянуть любой воз, лишь бы их пореже стегали…
6-я армия находилась в зените славы, считаясь непобедимой. Германский солдат был еще крепок. Напрасно Илья Эренбург писал, что армию Гитлера составляют дети или старики, расслабленные инвалиды, проклинающие Гитлера и жаждущие одного – поскорее оказаться в плену. Немецкий солдат лета 1942 года был еще молод, в основном не старше 30 лет, это были здоровые и хорошо обученные вояки. Такого солдата не так-то легко было выбить с его позиций, и сдавал он их лишь по приказу свыше.
Взятые в плен немцы держались еще нахально:
– Отчего бы нам унывать? Это вы, русские, можете плакать, а мы воюем не на своей, а на чужой территории…
Они жгли, убивали, вешали и выдирали все живое. Руины оккупированных ими городов зарастали чертополохом, на центральных проспектах росла крапива, словно на погорелых пустырях, а они, расстегнув мундиры и засучив рукава, шагали на восток, упоенно распевая частушки, сложенные на русском языке, чтобы мы, русские, еще раз осознали все свое унижение:
Нема курки, нема яйки.
До свидания, хозяйки!
Съели сало, нема свинка.
Будь здорова, Катеринка!
Зять Паулюса, барон Альфред Кутченбах, исполняя обязанности переводчика при штабе его армии, был в эти дни настроен подавленно. Было заметно, что после побед под Харьковом его угнетает фронтовая обстановка, и однажды он сказал:
– Когда мой предок торговал головками сыра на базарах Тифлиса, он, конечно, еще не думал, что я, потомок его, вернусь на эту землю как завоеватель, которому русские готовы плюнуть в глаза… Их сдерживает, очевидно, только мой черный мундир СС, внушающий им осторожность.
Паулюс понял, на что зять намекает, но виноватым в страданиях населения он себя не считал, напротив, даже гордился отменою жестоких приказов покойного Рейхенау.
– К чему вы завели этот неприятный для меня разговор?
– Мне он неприятен тоже, – помялся зондерфюрер СС. – Но я изучал русский язык со всеми его выкрутасами совсем не для того, чтобы воспитывать в себе сознание превосходства над русскими. Напротив, я привык уважать их культуру, их характеры и даже их логику, не всегда доступную для понимания европейцев. Из истории же известно, что Европа жила спокойно только в те периоды, когда Россия и Германия были друзьями, и, напротив, Европа задыхалась от страданий и кровопролития, когда русские с немцами не ладили.
