Неожиданный звонок от генерала Герасименко:
– Из Москвы получено распоряжение – всему штабу военного округа срочно передислоцироваться в Астрахань.
Календарь показывал 17 июля. Не верилось. Чуянов ответил:
– Что за бред сивой кобылы? Быть того не может, чтобы в такой напряженный момент и… Кто распорядился?
– Ставка Верховного Главнокомандования.
«Если сама Ставка, значит, скоро всем нам амба…»
– А кто – конкретнее? – спросил Чуянов, еще сомневаясь.
– Генерал Ефим Щаденко… герой известный.
Алексей Семенович ощутил небывалую растерянность.
– Неужели, – спросил, – наше положение в Сталинграде и впрямь столь тяжелое? А как отнесется к вашему отъезду городское население? Люди-то ведь не дураки, они поймут ваше бегство на свой лад – значит, город будет сдан…
Опасения подтвердились. Когда штаб округа (с чемоданами и семьями) грузился на пароход, пристань заполнили толпы жителей, слышались возгласы – негодующие, озлобленные:
– Во, паразиты проклятые! Привыкли бегать.
– Мурло-то себе разъели, берегут свои шкуры.
– Мы ж их кормили, одевали – думали: вот защитники!
– Всю жисть налоги с нас драли на армию, а они…
– А чего с них взять-то? С драпальщиков…
Это случилось в тот самый день, когда Сталин получил от Черчилля извещение о том, что обещанного ранее второго фронта в 1942 году не будет, и настроение у Сталина было, конечно, не из лучших. В ночь на 20 июля Чуянов заработался в обкоме; приближался рассвет, когда по ВЧ его предупредили:
– С вами будет говорить товарищ Сталин…
В аппарате послышался тяжелый вздох:
– Как у вас идут дела? Как вы готовитесь встретить врага, который будет пытаться взять Сталинград с ходу?
(«Ясно представляю себе суровый взгляд карих глаз, сомкнутые брови и, откровенно говоря, очень волнуюсь…»)
– Обстановка тревожная. Но промышленность работает. С огромным напряжением. Народ относительно спокоен…
– Значит, «относительно»? – прервал его Сталин. Последовала пауза для накопления диктаторского гнева. – Вы решили сдать город врагу? – внезапно обрушился Сталин на Чуянова. – Вы зачем туда поставлены? Чтобы покрывать трусов и паникеров? Чтобы замазывать товарищу Сталину глаза? Почему от вас удрал в Астрахань весь военный округ? Завтра немцы сядут вам на шею и всех передушат, словно котят…
Под мощным шквалом грозных обвинений Чуянов с трудом выбрал момент, чтобы заступиться за генерала Герасименко:
– Штаб военного округа выехал по приказу из Москвы…
– Кто осмелился дать такой идиотский приказ?
– Ваш генерал… из Ставки… генерал Щаденко!
Молчание. Наконец Сталин заговорил:
– Мы на месте разберемся и строго накажем виновных. Передайте товарищу Герасименко, чтобы возвращался со штабом обратно. – И закончил разговор директивными словами: – Сталинград не будет сдан врагу. Так и передайте всем…
* * *
Никита Сергеевич вскоре пригласил Чуянова навестить его в гостинице, где маршал Тимошенко желал бы выслушать мнение человека, недавно прибывшего на Сталинградский фронт, а потому способного видеть события иначе, нежели видят они.
– Желательно знать, что он думает вообще об обороне Сталинграда, которая, сам понимаешь, никак не будет похожа на оборону Царицына… Можно ли вообще тут обороняться?
Чуянов пришел. На стене были развешаны оперативные карты, в которых Чуянов плохо разбирался, путаница неясных для него обозначений лишь озадачивала его; он понимал лишь кроваво-красную линию фронта, рискованно выгибающуюся к Сталинграду, а синие стрелы ударов противника невольно наводили на мысль о злокачественной гангрене, готовой вонзиться в страдающее тело.
Маршал Тимошенко имел вид несколько отвлеченный – вроде того, какой имеют старики, наблюдающие за играми детей. Выслушать же предстояло молодого генерала, поразившего Чуянова тем, что он не снимал со своих рук белых перчаток.
– Кто это? – шепотом спросил Чуянов у Хрущева.
– Чуйков… из Шестьдесят второй армии.
Тимошенко задал первый вопрос, далекий от тактики и стратегии, к обороне Сталинграда отношения не имеющий:
– Вы почему не ладите с генералом Гордовым?
– А почему я должен с ним ладить? – отвечал Чуйков маршалу, видно совсем не боясь сталинского фаворита. – Генерал Гордов – это не мой сосед по коммунальной квартире. Да и в коммунальной квартире я бы с ним не ужился.
– Но все-таки, – заметил Тимошенко, – это ваш непосредственный начальник. Воевал. А вы… где воевали?
– Прибыл сюда прямо из воюющего Китая.
– Были военным советником?
– Да. В армии Гоминдана, при маршале Чан Кайши.
– Вот вы, человек свежий, что скажете о наших делах? Каковы, по-вашему, плюсы и минусы Сталинграда?
– Вы, товарищ маршал, спрашиваете о видах на оборону?
– Да. Удобен ли Сталинград для обороны?
Василий Иванович Чуйков долго оглядывал карты – с таким видом, будто попал в музей, где наконец-то увидел подлинники классических шедевров, о каких ранее приходилось только читать.
– Природный рельеф Сталинграда, – начал он, – и окрестностей города никак не способствует обороне. Как защищать эту гигантскую килу, что протянулась вдоль берега чуть ли не в полсотню верст? А ширина этой килы от силы два километра, а далее начинается степь…
– Выбирайте выражения! – сразу заметил Тимошенко. – Откуда вы взяли эту «килу»? Не советую забывать, чье имя носит этот город… «кила», по-вашему.
– Извините, – сказал Чуйков. – Я продолжу. Степи, примыкающие к Сталинграду с запада, изобилуют множеством оврагов и балок, вытянутых, как назло, с запада на восток, перпендикулярно этой ки… этому городу, и все они выходят к Волге, как бы разрезая Сталинград на отдельные участки, подобно тому, как режут колбасу на отдельные куски. А в тылу армии, обороняющей Сталинград, течет широкая Волга – огромная преграда, мешающая маневру, не позволяющая отойти в случае надобности. Мало того, – продолжал Чуйков, – Волга, не имея мостов, связывающих оба берега, всегда будет препятствовать снабжению наших войск и эвакуации раненых. Противник же в любом случае будет обладать громадным преимуществом, имея в своем тылу обширные гладкие пространства для маневра и подвоза техники, затем, – было сказано Чуйковым, – противник, владея высотами на западе от Сталинграда, всегда будет просматривать нас и наши позиции на десятки километров, а мы, как бы ни маскировались, все равно останемся видимы, словно мухи в сметане…
Что такое? Тут тебе и отвратительная «кила», тут тебе и «колбаса», тут тебе и «мухи в сметане»… Ай-ай, разве так можно! Нехорошо выражается Чуйков, надо его поправить.
