Ночью пришла одна тетя и сказала:
– Ну, Владимир Иванович, пойдем со мной.
Я пошел с ней. Поднялась сильная стрельба. Мы долго лежали, потом ползли. Тетя велела мне забраться ей на спину. Мы приползли к Волге. Там было много детей. Я слышу – кто-то плачет. Думаю: наверное, это – Рая. Так и есть – Рая.
Она мне говорит:
– А я видела большущего слона.
Другие дети говорят:
– Мы тоже видели.
Мне не жалко, что я не видел слона, зато я нашел Раю.
Никогда больше я не оставлю ее одну».
* * *
22—23 августа 1942 года враг проявлял особый нажим на Сталинград, поскольку фюреру было обещано, что к 25 августа Сталинград будет взят…
Гот! Ему не удалось продвинуться вдоль полотна железной дороги (от Абганерова), и он переместил свою армию ближе к Волге, нанося удар с юга от Сталинграда через городок Красноармейск.
В полдень 22 августа Гот нанес мощный удар западнее станции Тингута, сжигая на своем пути все подряд для устрашения русских…
23 августа с утра Гот снова перешел в наступление. Наша артиллерия была не в силах остановить эту армаду, идущую колонна за колонной, и тогда вместо танков были выставлены «катюши». К большому сожалению, их снаряды были бессильны пробить броню, но зато они крошили гусеницы танков…
Гитлер требовал от Гота все новых и новых побед, и Гот тоже желал быть первым. Кто войдет в Сталинград, чтобы опередить и отнять лавры у Паулюса?..
* * *
Еременко рассчитывал, что первым ударит Гот с юга, и был удивлен, что так быстро продвинулся Виттерсгейм с севера.
22 августа на левом берегу Дона враг создал плацдарм протяженностью до 45 километров, где и накапливал силы.
23 августа, около 5 часов утра, с этого плацдарма, сметая все подряд на своем пути, ударная группировка врага прорвала нашу оборону, нанеся сильный удар с севера в стык 4-й танковой армии (танков не имевшей!) и 62-й армии, и вышла к Волге в районе Рынка и Латошанки.
Виттерсгейм рассек фронт надвое, железным клином вонзившись в нашу оборону, а острие этого клина торчало у самого берега Волги…
В результате этого прорыва образовался коридор в 60 километров длиной и около 8 километров шириной…
* * *
Начиная наступление, Паулюс рассчитывал на дерзость Виттерсгейма, а тот, в свою очередь, уповал на опыт пожилого лейтенанта Штрахвица:
– Не вы ли, Штрахвиц, были тем человеком, который еще в 1914 году со своей кавалерией вышел к Парижу?
– Так точно!
– Теперь, – сказал Виттерсгейм, – вам предстоит нечто большее! Если мой корпус – всего лишь рука, протянутая к Волге, то ваша рота станет пальцем этой руки, которая зачерпнет бутылку волжской воды – в подарок для нашего фюрера, изнывающего от жажды…
– Яволь! Браво, – отвечал пожилой Штрахвиц, еще при кайзере видевший крыши Парижа, а теперь… да, он был тем единственным, кому было суждено прорваться к берегу Волги, чтобы оттуда бежать обратно, как в молодости бегал прочь от Парижа…
Когда Паулюс получил известие от Виттерсгейма, что его танки прорвались к Волге, – ему хотелось заплакать.
– Наконец-то! – сказал он. – Мои бессонные ночи, проведенные в кабинетах Цоссена, когда я составлял план «Барбаросса», все мои усилия ума и нервов наконец-то нашли решение. С большим опозданием, почти на год, но все-таки «Барбаросса» с мечом в руках пришел на Волгу, чтобы победить… и решить войну.
– Может, выпьем по рюмке ликера? – предложил Адам, заметив волнение командующего.
– Коньяк, – ответил Паулюс. – Или лучше русской водки… Нет, сейчас мне нужен глоток русской водки.
Отто Ренольди, присутствовавший при разговоре, сказал:
– Завтра же я посажу вас на особый режим питания… Мне не нравится ваша нервозность.
– Я хочу глоток русской водки, – повторил Паулюс, раздумывая о своем: «Бог простит меня, если я скажу, что мои фланги снова не обеспечены прикрытием. Сколько же это может продолжаться?..»
* * *
Подошел танк, откинулся люк, из него вылез Виттерсгейм в черном коротком кителе, обшитом серебром; он поправил на голове пилотку и решительно спрыгнул на землю.
Виттерсгейм подошел к Паулюсу, вскинул руку к пилотке:
– Приказ исполнен – мои танки на берегу Волги.
– Поздравляю вас, Виттерсгейм.
– Служу великой Германии! Но при этом, – сказал Виттерсгейм, – я хочу сделать вам заявление.
– Я вас слушаю, – любезно кивнул Паулюс.
– Отведите мои танки с Волги и всю Шестую армию.
– Куда? – обомлел Паулюс.
– Назад! Ко всем чертям! Хоть обратно в Польшу.
– Вы в своем уме, Виттерсгейм?
– Да. Я вывел танки к Волге, как было вами приказано. Но я больше не вернусь туда…
Паулюс спросил Виттерсгейма:
– Так что же вы сделали бы на моем месте, генерал?
– Я бы плюнул на этот Сталинград, гори всё ясным огнем, и отвел бы Шестую армию назад.
– Вы не верите в успех?
– Как можно верить в успех, если за оружие взялись все жители города – от мала до велика! Это уже не война, это что-то иное. Нигде и ничего подобного я не видел.
Паулюс подумал и вежливо ответил:
– Вряд ли, генерал, мы сможем служить далее вместе. Не сердитесь, если о ваших сомнениях в успехе я доложу высшему начальству. К тому меня призывает долг…
* * *
Зейдлиц спросил Паулюса:
– За что пострадал фон Виттерсгейм?
– Он не верит в успех нашего дела. Скорее, у него просто пошаливают нервы, но… Нам лучше было расстаться. Хубе на его месте не имеет сомнений.
– Между прочим, – отвечал Зейдлиц, – нервы у меня в порядке, но я, как и Виттерсгейм, начинаю испытывать тревогу. Этот сожженный городишко на Волге, кажется, обойдется всем нам намного дороже, нежели вся Франция.
– Ну, Зейдлиц! – улыбнулся Паулюс. – Вы сторонник крайностей.
* * *
Слава Паулюса достигла апогея…
Газеты о нем писали восторженно, как о «верном солдате фюрера», его имя повторялось из уст в уста, да и сам Гитлер относился к нему с доверием и симпатией…
* * *
23 августа:
Ни Еременко, ни его заместители (Гордов и Голиков), ни Василевский, как представитель Ставки, ни Маленков – никто не ожидал, что немцы окажутся в Сталинграде так неожиданно и так быстро…
Ставка Верховного Главнокомандующего телеграфировала:
