— Сгодится, — сказал.
Спрятав револьвер, Карабанов хотел спускаться с крыши, но Ватнин остановил его:
— Сиди уж здеся!
— А что?
— Сиди, говорю…
Карабанов приложил руку к голове:
— Башка трещит… Зачем я тебе, есаул?
— Так, — ответил Ватнин. — Больно уж ты рахманный севодни.
Я тебя не пущу одного… До греха-то недалече!
— А, черт с тобой, — ответил Карабанов, но спорить не осмелился и снова завалился на свою вшивую бурку…
Вскоре на крышу поднялся штабс-капитан Некрасов, стал протирать линзы бинокля, всматриваясь куда-то.
— Вы ничего не слышали? — спросил он.
— Опять хабар, — отмахнулся Ватнин.
— Нет, — возразил Некрасов, — новостей нету. А вот часовые с минарета уверяют, будто слышат далекие залпы.
— Где? — поднялся Карабанов.
— Со стороны Чингильского перевала… там!
Карабанов отобрал у Некрасова бинокль.
— Ни черта, — сказал он. — Впрочем у меня круги в глазах, я даже вас плохо вижу…
Поднялся на ноги Ватнин.
— Дай-кось! — приложился к биноклю, расставив для крепости ноги, долго стоял молча, напряженно вглядываясь на север, куда утекали овражные низины плоскогорья.
— Ну? — спросил Некрасов.
Ватнин рывком опустил бинокль.
— Готово, — ответил он.
— Идут?
— Пришли, — сказал сотник. — Будто баранты пасутся, гак мне блазнилось поначалу-то. А когда присмотрелся, то вижу: палатки в степу стоят. Дым видать…
Некрасов посоветовал:
— Назар Минаевич, голубчик, велите сотням дать стройный залп, чтобы гарнизон поднялся. А я сбегаю к Штоквицу.
Штоквиц трогал лицо пальцами, и пальцы оставляли на серых щеках вмятины. Известие Некрасова он встретил спокойно.
— Чепуха, — ответил он, — я уже ни во что не верю. А вот фокус могу показать… — Он залез к себе в рот, и расшатав зуб, вынул его из десен. — Видите? — спросил, отплевываясь. — Уже восьмой пошел. Скоро ням-ням будет нечем… Цинга, милейший, скорбут-с!
— Да послушайте же вы! — закричал Некрасов. — Ватнин видел даже палатки. Он говорил, что это недалеко. Верст за десять отсюда.
Они уже спустились с гор перевала.
— Поднимусь на минарет, — решил Штоквиц.
На лестнице он часто присаживался. Ступени были загажены часовыми, которые не давали себе труда спуститься во двор.
Штоквицу было не до брезгливости — капитан задыхался после каждой ступеньки, винтовая лестница ходила под ним ходуном.
— Что тут? — спросил он часовых, оглядывая Баязет с высоты башни.
— А ничего, ваше благородие.
— Говорят, что Тер-Гукасов разбил лагерь где-то тут невдалеке.
Вы не видели?
— Нет, ваше благородие. Это баранты гонят.
— Тьфу, черт! — выругался Штоквиц, проклиная Некрасова, который заставил его подняться на эту вышку. — Всегда эти умники завихряются в воображении!
Спустившись вниз, комендант велел Потресову дать сигнальный выстрел с пыжом. Старый майор сам вложил в пушку холостой заряд, пригнал к нему пыж, скомандовал:
— Запал!
Пушка рявкнула, и людям пришлось разочароваться: ответного сигнала не последовало.
Штоквица скрючило снова:
— Слушайте, майор, где у вас… это?
— Что, господин капитан?
— Ну, разве трудно понять? Где у вас можно…
— А-а, — догадался Потресов, — зайдите за стенку.
Некрасова комендант потом разругал.
— Бредите? — сказал он недовольно. — Людей взбаламутили!
Однако в настроении гарнизона что-то вдруг резко изменилось.
Еще недавно безжизненно лежавшие по углам, солдаты сейчас задвигались, послышались споры, стрельба по туркам усилилась.
— Даже и так, — ответил штабс-капитан Штоквицу, — но уже лучше стало. Веселее…
Теперь оювсюду слышались возгласы — то один, то другой солдат замечал вдалеке от крепости признаки близкого войска. Многие уверяли, что видят даже движение многочисленной кавалерии.
— Ладно, — согласился Штоквиц и велел вызвать музыкантов наверх.
Бедные музыканты! На кого они стали похожи за эти дни!
Голодные, измученные, шатаясь от слабости, они собрались под аркою аппарели, жалобно позвякивая инструментами.
— Играй! — велел им Штоквиц.
И тут случилось непредвиденное: музыканты не могли выдавить из груди дыхание, чтобы извлечь из инструментов хоть одну ноту.
Бедные, они старательно дули в трубы, старательно щелкали пальцами по клапанам, но из инструментов выходило только сиплое шипение.
Штоквиц был настолько поражен этим, что даже не осмелился ругаться.
— Кто сможет? — сказал он, забирая горн в руки. — Пять рублей кладу, кто выдует «зорю»?
— Десять, — сказал Карабанов.
— Двадцать, — набавил Некрасов.
— Рупь, — закончил отец Герасим, — неча баловать человека.
Все равно пропьет! ..
Вызвался один — солдат Потемкин:
— Умел я когда-то…
Но, сколько ни бился, напрягаясь, у солдата ничего не получилось, и туг сверху раздался радостный крик часового:
— Братцы, зашевелились!
Все выбрались на крепостные фасы, откуда было далеко видно, и взору людей открылась торжественная, незабываемая картина:
«построение перед боем» — так называлась эта картина.
— Красота! — воскликнул Некрасов.
Долина, раскинувшаяся на подступах к Баязсту, была словно разделена на клетки шахматной доски. И вот чья-то невидимая, но опытная рука вдруг легко и почти игриво расставила по этим клеткам фигуры взводов, рот и батальонов. Казачьи сотни в крутом разбеге сделали широкий заезд по кругу, волоча за собой длинный шлейф бурой пыли, и вот уже осадили на повороте, оцепив фланги будущей битвы. Обдуманно и несуетливо фигуры войска начали перемешаться по горной плоскости — ход за ходом, этап за этапом, избегая препятствия, готовя противнику поражение.
— Господа, — воодушевился Штоквиц, — узнаете ли вы руку Тер-Гукасова? Это наверняка он выходит сюда, к нам…
Евдокимов раскрыл рот, и в горле его что-то захрипело.
— Что с вами? — спросили его.
— Я хотел крикнуть «ура», — стыдливо признался юноша…
Гурки ответили огнем: орудия, фальконеты, винтовки, ружья — все было пущено в дело, и Штоквиц велел Карабанову пойти к Потресову:
