Через несколько минут его машина влилась в густой поток
транспорта на Большом проспекте.
Неожиданно во внутреннем кармане его плаща зазвонил сотовый
телефон.
Евгений Иванович поднес трубку к уху:
— Парамонов слушает.
— Евгений Иванович? — раздался в трубке
удивительно знакомый голос. — Я тут у Вахромеева в больнице был, так он
вам привет передает…
— Кто это? — удивленно спросил Парамонов. —
Кто это говорит?
— А еще я на Южном кладбище недавно побывал, —
продолжал тот же голос, — так там вам тоже многие кланяются и надеются на
скорую встречу…
— Кто это говорит?! — В голосе Парамонова
удивленное раздражение постепенно переходило в ужас.
Кажется, он узнал этот голос, но такого не могло, просто не
могло быть, ведь он собственными глазами видел взрыв.
— Кто говорит? — переспросил голос в
трубке. — Говорит служба ремонта. Заказ, на ремонт автомата А-16 принят.
Посылочку вскройте, пожалуйста.
Парамонов, мгновенно покрывшись испариной, придерживая одной
рукой руль, пальцами другой руки содрал упаковочную бумагу с финской посылки… У
него на коленях оказался плоский чемоданчик красно-коричневой кожи с тисненым
изображением ганноверской ратуши и какой-то немецкой фразой крупного
готического помола.
Тот самый чемоданчик, который он оставил в камере хранения
Витебского вокзала с маленьким сюрпризом для своего специалиста… И ведь он
своими глазами видел, как тот сел с этим чемоданчиком в «Жигули» и минуту
спустя взлетел на воздух.
Евгений Иванович выпустил руль и схватился за ручку дверцы,
чтобы выбросить из машины страшную посылку, но он не успел этого сделать.
Чемоданчик взорвался, разметав в огненном вихре новенький
«мерседес» и новоиспеченного исполняющего обязанности начальника управления
Евгения Ивановича Парамонова.
* * *
— Ни фига себе! — Я, разинув рот, смотрела, как
парамоновская машина, точнее то, что от нее осталось, огненным дождем сыплется
на асфальт Большого проспекта.
Мой немногословный партнер вывернул руль, — уводя белую
«ауди» в сторону Пушкарской.
— Сейчас сюда милиции понаедет… — пояснил он. — А
нам с ними встречаться ни к чему, машина в угоне, да и вообще… Полюбовались на
фейерверк, и будет. Ты, кстати, тоже свой маскарадный костюм сними, от греха
подальше.
Я сняла платиновый парик, очки, черный плащ и затолкала все
это в большой полиэтиленовый пакет. Потом стащила ужасно неудобные сапоги и с
облегчением переобулась в кроссовки. От вульгарной долговязой финки не осталось
и следа.
Проезжая мимо мусорного контейнера, попросила притормозить и
избавилась от пакета с одеждой. Вот повезет какому-то бомжу!
Наша машина оставила позади Петроградскую сторону и выехала
на Васильевский остров. Чтобы хоть как-то нарушить молчание, я спросила:
— А чей труп показали тогда по телевизору вместо моего?
Я так тебя и не спросила.
В ответ он пожал плечами:
— Нашел в морге рыжую девушку помоложе… Наверное,
жертва ДТП. Лицо ухе было сильно обезображено. Первый раз в моей практике такое
— трупы из морга воровать.
— Бр-р! — Я брезгливо передернулась. — Вот в
морге небось удивились! Кому мог понадобиться труп? Маньяку какому-нибудь или
секте сатанистов…
— Теперь ты можешь обо всем этом забыть, — он
говорил медленно и негромко, не глядя на меня, — за всей этой историей
стоял Парамонов. Он погиб только что на наших глазах, так что все кончилось.
— Но ведь он тоже видел, как ты взорвался?.. Как тебе,
кстати, это удалось?
— Очень просто, — он усмехнулся. — Парамонов
положил чемоданчик в камеру хранения заранее и код мне сообщил до того, как
увидел по телевизору подтверждение твоей смерти. В общем, его можно понять: с
чего бы вдруг такой профессионал, как я, — при этих словах в голосе его
прозвучала гордость, — с чего бы профессионал оставил тебя в живых?
— Действительно, с чего бы? — произнесла я
вполголоса.
— Поэтому я поехал на вокзал заранее, как раз в то
время, когда он должен был смотреть телевизор, нанял там бомжа, чтобы он достал
из камеры чемоданчик, на всякий случай, если у Парамонова там был приготовлен
какой-нибудь сюрприз…
— Бомж низенький такой, с рыжей бороденкой? —
заинтересовалась я.
— Ну да, — покосился он на меня удивленно, —
а что? А откуда ты знаешь?
— Да нет, не важно, продолжай.
— Чемоданчик, как я и думал, был заминирован. Я его
обезвредил и до условленного часа спрятал там же, на вокзале, у того же бомжа.
У него там есть свои лазейки и тайники. Потом заминировал свою машину, а еще
одну — угнанную, как эта, — он обвел взглядом салон «ауди», —
поставил рядом со своей. В назначенное Парамоновым время забрал у бомжа
чемоданчик, вышел с ним из здания вокзала, сел в свою машину через правую
дверь, а потом, пригнувшись, через левую выбрался и пересел во вторую. Сразу
включил дистанционный взрыватель, и пока все глазели на взрыв — и Парамонов в
том числе, я уверен, — поскорей уехал оттуда. А чемоданчик заново
заминировал — только не на открывание, как Парамонов, а на дистанционное
включение, от звонка по сотовому телефону, и передал сегодня Парамонову,
точнее, ты передала.
— Спасибо за подробный рассказ.
— Учти на будущее, — улыбнулся он и на миг оторвал
взгляд от дороги, — вдруг пригодится?
Я промолчала.
— Тебя где высадить? У метро?
Я согласилась, и когда машина остановилась, повернулась к
своему спутнику:
— Прощай, вряд ли мы встретимся.
— Не жалеешь, что отказалась от моего предложения?
— Нет, не жалею, — твердо ответила я, — у нас
дороги разные.
Я постояла на ступеньках станции метро, глядя вслед белой
машине. Вот теперь действительно в этой истории можно поставить точку. Никто
больше не угрожает моей жизни, я свободна, у меня есть время и деньги.
Что ж, нужно заниматься устройством своей жизни и заботиться
о родителях. Это мой долг. Машину, что ли, купить, чтобы их на дачу возить, а
то лето не за горами, и снова отец будет таскать на себе сумки с урожаем.
Нужно будет этим заняться в самое ближайшее время. И
поисками работы. В общем, снова начинаются скучные будни, но я почему-то думала
об этом без обычной тоски.
Нужно немножко передохнуть от стресса, о здоровье подумать,
нервы расшатанные укрепить. Это потом я поскучаю, уютно так, перед телевизором,
в халате…
Дверь мне открыл отец. Был он свежевыбрит, в белой рубашке.
Я разинула рот от удивления, но он не дал мне и слова сказать.
