Еще Польска не згинела,
пока мы живем…
* * *
Импровизировать стали, однако, в Берлине… Вильгельм I двинул войска на границы, Бисмарк ввел осадное положение в Познани. Еще было памятно время (с 1795 по 1807 год), когда Варшава была прусским городом, а Царство Польское называлось Южной Пруссией; две трети населения Пруссии составляли тогда поляки, и лишь одна треть была немецкой. Бисмарк не любил воспоминаний о такой дикой пропорции:
– Пруссия все-таки не глупый озерный карп, которого можно подать к столу под острым польским соусом…
С ядом он писал: «У князя Горчакова в его отношении к польскому вопросу чередовались то абсолютистские, то парламентские приступы. Он считал себя крупным оратором, да и был таковым, и ему нравилось представлять себе, как Европа восхищается его красноречием с варшавской или русской трибуны». Так он писал, а вот что он говорил:
– Допустим, что Польша воскреснет… допустим! Австрия при этом должна отказаться от польской Галиции, но у нее столько награблено, что эта ампутация пройдет для Вены почти безболезненно. Русские, вернув полякам то, что им положено, территориально не пострадают: для них потеря Вислы – как слону дробина. А для нас, пруссаков, отказ от польских владений равняется уничтожению нашего государства. Наши восточные земли, Силезия и Познань, это наши кладовые и амбары. И потому, говорю я вам, Пруссия никогда не потерпит возрождения самостоятельной Польши…
Бисмарк вызвал генерала Густава Альвенслебена:
– Любой успех поляков – наше поражение. Мы должны быть жестоки с этим народом. Правила гражданской справедливости здесь неуместны. Если меня спросят, куда лучше всего бить поляков, я скажу: бейте по голове, чтобы они потеряли сознание… Горчаков, – продолжал он, – либеральничает, потому Пруссия должна апеллировать не к нему, а к царю. Вы сейчас поедете в Петербург, чтобы убить сразу трех зайцев… С вами можно говорить серьезно? – вдруг спросил Бисмарк.
– Только так и говорите, прошу вас.
Бисмарк сказал, что, если русские уйдут из Польши навсегда, Пруссия через два-три года вломится туда силой; мир не успеет опомниться от ужаса, как там все без исключения будет моментально германизировано. Альвенслебен спросил:
– Надеюсь, это лишь банальный разговор?
– О серьезных вещах я всегда говорю серьезно.
– Вам угодно повернуть колесо истории вспять?
– А кто сказал, что это дурацкое колесо надо крутить только вперед? – Бисмарк задрал ногу, сердито выколотил пепел из трубки, стуча ею о каблук кирасирского сапога. – Поменьше умничайте! Я вас посылаю в Петербург не для того, чтобы вы там вместе с Горчаковым оплакивали прошлое Речи Посполитой – меня волнует лишь будущее Германии…
Вскоре царь пожелал увидеть Горчакова:
– Бисмарк побаивается, как бы наше восстание не перекинулось к нему в прусскую Познань, и он великодушно предлагает нам заключить обоюдную конвенцию против поляков.
Горчаков в считанные мгновения предугадал дальнейшие ходы противника, который ловко охватывал его фланги:
– Я, государь, против подобной конвенции. Кроме вреда, она ничего нам не доставит. Скажу больше: grande Europe растолкует соглашение как повод для вмешательства.
– Но это же наше внутреннее дело! – вспылил царь.
Горчаков тоже вспылил, отвечая дерзостью:
– Тамбовская губерния – вот наше внутреннее дело, тут я с вами солидарен. Но если бы в Тамбовской губернии все до одного передрались, Бисмарк не стал бы соблазнять нас конвенцией для разнимания дерущихся. А это значит…
– Вы все-таки подумайте, – велел царь.
Горчаков мыслил так: «Ввиду колебаний Франции и недоброжелательства Англии, соглашение (с Пруссией) вызвало бы осложнения, несмотря на простоту самого факта. Сверх того я сознаю по инстинкту (инстинкт его не подвел!), что конвенция оскорбила бы национальное чувство в России и дала бы Европе странное представление о нашей мощи…» Тонкий политик, он понимал то, чего не мог постичь император.
– Я все продумал, – сказал Горчаков царю при встрече, – и дам вам добрый совет. Действуйте лишь примирительно. Не ослабляя политических связей Варшавы с Россией, дайте полякам автономное управление, какое существует в Финляндии.
Александр II умел уговаривать. При этом он брал руки несогласного в свои ладони, ласково смотрел в глаза и говорил с нежностью: «Если вы меня любите… я вас очень прошу… сделайте это для меня!» Горчаков не уступил опытному обольстителю, и тогда царь самодержавною волею приказал ему подписать конвенцию с Альвенслебеном… Князь предупредил:
– В таком случае дайте амнистию восставшим!
Царь обещал. Конвенция предусматривала, что русские войска, преследуя польских мятежников, могут вступать на земли Пруссии, а прусская армия с той же целью имеет право заходить на русские территории. Альвенслебен сразу же укатил в Берлин, где и сказал Бисмарку – даже с недоумением:
– Я привез вам соглашение. Но убил одного лишь зайца. А вы, кажется, говорили, что я застрелю сразу трех…
– Так и случилось! – ответил Бисмарк. – Первый заяц – это сама Польша, не будем о ней говорить. Второй – Франция, и ваша конвенция помешает Горчакову лизаться с французами. Ну а третий зайчик, самый малюсенький и веселенький, это вся Европа, которая сейчас обрушится на Россию…
* * *
Европа обрушилась… Начался дипломатический поход на Россию, угрожающие ноты поступили от Франции и Англии; Горчаков понимал, что никого не волнует сама Польша и ее подлинные страдания – конкурентам лишь хочется осложнить и без того сложную позицию России. В речи послам он заявил:
– Дабы не обострять ситуации, я не дам письменного ответа, ограничусь словами… Вы требуете от России спокойствия для поляков. Я желаю им того же! Но почему-то все вы забываете потребовать спокойствия полякам от Австрии и Пруссии. Мы никогда не оккупировали Польшу – было лишь ее расчленение между Пруссией и Австрией, к которому Россия и подключилась. Разве мы виноваты больше других?
Через два дня вручил ноту и посол Вены.
– Вас-то, австрийцев, что беспокоит?
– Волнения в вашей Польше угрожают нашей Галиции.
– Да какая она ваша? – сорвался Горчаков…
К ультиматуму главных держав присоединились Испания, Португалия, Италия, Швеция, Голландия, Дания и даже Турция.
– Все? – спросил царь раздраженно.
– Протестует еще и Ватикан.
– Ну а папе-то чего надобно?
– Я вас предупреждал, государь, что так и будет.
– Перестаньте, князь, учить меня!
Горчаков это предвидел – против России образовался плотный фронт. Grande Europe требовала от него «гарантий» для Польши, но теперь, когда речь зашла о политическом престиже России, вице-канцлер остался неумолим.
