– А мне скучно, – удивлялся Бисмарк. – Великие дела свершены. Империя создана. Она признана. Ее боятся. Мои слова внушают миру уважение. Мое молчание приводит всех в трепет. Другие, когда им скучно, дуются в карты. Охотятся на зайцев. Это не для меня! Вот если бы уложить опять жирного кабана… вроде Франции, тогда бы я, кажется, снова ожил…
Начиналось опруссачивание Германии: не Германия поглощала Пруссию – нет, сама Пруссия, заглотав Германию, растворяла ее в своем организме. Мольтке, родом мекленбуржец, еще смолоду был опруссачен, а теперь не противился и германизации. Этот сложный процесс прошел для него безболезненно, в то время как другие берлинские генералы, заматеревшие в пруссомании, не могли даже точно определить, где они теперь находятся…
Мольтке подступал к Бисмарку с вопросом:
– Можете ли вы, как политик, гарантировать генштабу, что Франция не станет грозить нам реваншем?
– Я смело гарантирую обратное: Франция всегда будет стремиться к реваншу. Моя задача – держать ее в изоляции, делая несоюзоспособной. Ваша задача – не ждать, когда она размахнется, а всегда быть готовым к превентивной войне.
– Благодарю! Выходит, все плоды наших побед – это ближайшие полвека жить в казармах, имея ружья заряженными.
– Да, – вздохнул Бисмарк, – таковы перспективы будущих двух-трех поколений немцев… Войны лишь укрепят нацию!
Мольтке, зардевшись, как юноша, тихо сознался, что в революцию 1848 года он испытал сильное душевное потрясение.
– Какое же? – удивился Бисмарк.
– Я уже собрал вещи, хотел бежать в Австралию, где, по моим расчетам, еще лет двести не будет никаких революций.
– Мольтке, что бы вы делали в Австралии?
– Я бы разводил там белые розы… на продажу.
– Какие там, к черту, розы? Там овцы, Мольтке.
– Ну разводил бы овец. Какая разница?
– Вы очень наивный человек.
– Возможно, – согласился Мольтке. – Теперь-то я вижу, что моя слабость могла бы стать непоправимой бедой…
– Для всей Германии! – подхватил Бисмарк.
Парижская коммуна оставила шрам на его сердце; сразу же после «кровавой бани» канцлер обратился к кабинетам Европы с призывом воссоздать Священный союз монархов против коммунизма и Интернационала. Опасность коммунизма, предупреждал Бисмарк, лишь притушена, но огонь где-то еще полыхает внизу, угрожая вновь вырваться наружу. «Призрак бродит по Европе – призрак коммунизма!» – эти слова проняли канцлера до озноба в костях… Бисмарк развил свой план: «Используя страх перед Интернационалом, восстановить Россию против Франции, как страны Коммуны и красных вообще, и завоевать на свою сторону Австрию». Пресловутая роль жандарма Европы, в которой обвиняли николаевскую Россию, теперь должна перейти к бисмарковской Германии!
Александр II летом 1871I года пил воды в Эмсе; из тиши курортной благодати он горячо поддержал проект Бисмарка. Затевалось нечто удушающее… Горчаков говорил Тютчеву:
– Я уже наблюдал однажды кошмарное видение из Апокалипсиса. Это было в пору моей юности – в Лондоне… По улицам, грохоча и почти разваливаясь, промчался дилижанс с пьяным кучером, а внутри дилижанса вовсю дрались пассажиры. Европа напоминает мне сейчас этот сумасшедший дилижанс…
* * *
Горчаков все чаще обращался к балканским делам, где мир славянства боролся за свободу и самостоятельность.
– Надежды наших братьев славян на Россию – это как земное тяготение, от которого никому не избавиться. Оно существует, независимо от того, как мы к нему относимся…
На балканские дела приходилось посматривать, увы, через очки венской политики. Впрочем, Австрии уже не было! Задерганный страхом перед венгерской революцией, Франц-Иосиф без боя сдал «немецкие» позиции и венчал себя в Будапеште мадьярской короной. Он рискнул на ортодоксальный «дуализм»: вместо Австрии возникла новая страна – Австро-Венгрия, появление которой давно предрекал Бисмарк…
Горчаков вошел к царю с докладом:
– Из неофициальных источников мною получены сведения, что в Зальцбурге встречаются кайзер Вильгельм Первый и император Франц-Иосиф, дабы продемонстрировать забвение прошлого. Австрийского кесаря сопровождает венгерский премьер Дьюла Андраши, желающий прочного боевого союза с Германией.
– Союза… против кого?
– Возможен один вариант – против России.
– Документы в Зальцбурге подписаны?
– Кажется, ограничились поцелуями и устными заверениями. Но теперь в полный рост поднимается фигура графа Андраши, а он, предупреждаю вас, злейший недруг России…
– Хорошо, я вытряхну душу из германского посла!
Но когда царь спросил Генриха VII Рейсса, о чем шла беседа в Зальцбурге, берлинский посол отделался фразой:
– Мы обещали Австрии нашу верную дружбу.
– Принц, – обозлился царь, – будьте точнее.
– Точнее, мы обещали Австро-Венгрии… будущее!
Горчаков расшифровал ситуацию:
– Бисмарк наглядно демонстрирует, что Германия в новом ее качестве способна сама выбирать союзников, а Россия пусть издали любуется на ее амуры с Веною… Мы тоже, – сказал канцлер, – должны показать Германии, что у нас есть прекрасная невеста по имени Франция.
– О чем вы? Франция повержена.
– Франция – да, но не народ Франции…
Осенью 1872 года в Берлине ждали с визитом императора Франца-Иосифа, а русского царя-батюшку даже не пригласили. На летних маневрах Балтийского флота, в паузах между залпами, когда броненосцы разрушали целевые щиты, Александр II, не выдержав, сказал германскому послу:
– Принц Рейсе, разве в Берлине (залп!) не хотят видеть меня вместе (залп!) с австро-венгерским монархом?..
…Горчаков спал в купе вагона, который увозил его в швейцарский Веве; сон канцлера был по-старчески легок и тревожен. Под ним стучали колеса, визжали рельсы, в стакане с морсом, взятым в дорогу из Питера, дребезжала чайная ложечка, на которой, если приглядеться, еще можно различить стершийся герб маменьки канцлера – Елены Васильевны.
Он проснулся от того, что где-то с немецким акцентом произнесли трижды «Гортчакофф». Поезд стоял возле станции за Нюрнбергом. Кондуктор протянул телеграмму – царь требовал канцлера в Каноссу (в Берлин!). Вещи быстро вынесли на перрон. Горчаков присел на громадный кофр, снял цилиндр и долго смотрел, как вдалеке, в синей изложине гор, тают огни последнего вагона. Ему было нехорошо от дурных предчувствий.
Поездка в Каноссу
Франция заделывала «Вогезскую дыру» новыми фортами, а это значило, что Германия в будущем пойдет на Париж через Бельгию, почему Бельгия и стала укреплять крепости Намюр и Литтих, – сразу началась всеобщая гонка вооружений. Парижские газеты истошно призывали: «Француженки, не бойтесь рожать много детей! Из них мы воспитаем поколение мстителей…» Французы никак не могли смириться с видом рубах из белой парусины, в которых щеголяли по их земле оккупанты. Немцам же было все ясно: они уйдут из Франции, когда сполна получат пять миллиардов. Теперь только качай да качай… К делу выкачки денег из французов Бисмарк приспособил своего доверенного банкира, хитроумного и наглого Гирша Блейхредера.
