Горчаков взмахнул шляпою перед Лефло:
– Вполне официально заверяю правительство Французской Республики, что Россия имеет основной политической задачей сохранение мира в Европе ради блага народов, ее населяющих, и будьте уверены, дорогой посол, мир мы обеспечим!
Начинался демарш – битва железных канцлеров.
Битва железных канцлеров
Царский вагон уже стоял на запасных путях Варшавского вокзала, путейцы простукивали его оси, лакеи из дворца свозили посуду, метрдотель загружал буфеты вином и закусками, когда вдруг встрепенулась Англия, боясь, что на чужом огне она не успеет погреть свои руки… За счет России, за счет усилий русской политики милорды решили сколотить капитал «миротворцев»: Англия примкнула к демаршу Горчакова. При этом Дизраэли не выступал против Германии, – нет, он лишь видоизменил форму борьбы против России, отнимая у нее славу защитницы мира, чтобы ослабить ее международный авторитет. Дизраэли предупредил Викторию: «Возможен союз между Россией и нами ради данной конкретной цели», – ради того, чтобы не допустить немецкие армии на берега Па-де-Кале.
8 мая царский поезд тронулся в путь. Май выдался теплый, леса уже шумели листвой, ярко зеленела трава на березовых полянах. Миновали дачные пригороды. Горчаков открыл окно… Перед ним, понукая белого арабского скакуна, мчалась в высоком седле стройная амазонка. Ветер сорвал с женщины шляпу, разметал длинные волосы. Какие-то две-три минуты она неслась вровень с поездом, Горчаков даже разглядел ее молодое возбужденное лицо. Потом дорогу всаднице преградила река, и она растаяла вдалеке, как дивное видение юности.
Горчаков подумал, что эта женщина, видевшая в окне вагона обрюзглого старика, конечно же, не догадалась – кто он таков и куда он едет. Впервые в жизни канцлер смутно осознал себя исторической личностью: ныне от его слов зависело будущее Европы, будущее всего мира и, может быть, даже детей и внуков этой беззаботной всадницы…
Остерегаясь простуды, он закрыл окно. Локомотив истошным криком покрывал великие русские пространства.
* * *
Берлин! Вдоль идеально чистого перрона выстроились оркестры, гремели могучие литавры, гулко ухали медные тарелки, воинственные флейты повизгивали, как поросята. Ветер раздувал серые пелерины богов и полубогов прусского генштаба. В окружении статс-секретарей рейхсканцелярии истуканом высился железный канцлер, совиным взором озирая – поверх касок с шишаками – сутолоку встречающих.
В дверях вагона показался и Горчаков, широко улыбаясь, размахивая цилиндром и тростью.
– Он как всегда, – сказал Бисмарк, – с улыбкой примадонны на устах и с ледяным компрессом на сердце…
Два канцлера протянули друг другу руки.
– Вы, – напомнил Бисмарк, – получили в соседи сильную Германскую империю, с которой предстоит отныне считаться.
Улыбка не сходила с уст князя Горчакова:
– Говорят, что вы мой ученик, но, кажется, превзошли меня, подобно Рафаэлю, который превзошел своего учителя Перуджино. На правах старого метра я все-таки поправлю ваш неудачный мазок на роскошном полотне германского величия… Желаю вам получить в соседи сильную Францию, с которой вам, немцам, отныне тоже предстоит считаться.
Александр II обошел строй почетного караула, составленный из померанских гренадер. В церемонии представления дипломатическому корпусу канцлер отвечал невнятно, слабо пожимая руки послов. За его спиною голенасто вышагивал Бисмарк в ботфортах… Музыка гремела не умолкая.
За обедом в королевском замке кайзеру, чтобы он не разболтался с племянником о своем миролюбии, подавали одно блюдо за другим с невероятною быстротой. Вильгельм I едва успевал отведать одно, как сбоку подставляли другое. Кажется, в этом случае руками лакеев управлял сам Бисмарк. Но царь за столом все же провозгласил, что заботы Франции о своей безопасности не дают Германии юридического повода для нападения на нее. Кайзер поспешно заверил племянника, что в Берлине никто и не помышляет о войне.
– Но если война случится, – ляпнул он, – я снова встану во главе пру… Тьфу, дьявол, не могу отвыкнуть! Я хотел сказать: во главе непобедимой германской армии.
При этом старец чихнул так, что оросил ордена на груди своего племянника, а мельчайшие брызги, словно из пульверизатора, обдали и железного канцлера, хотя он сидел на почтительном расстоянии. В конце пиршества подали печеные каштаны, которые было трудно есть, не снимая белых перчаток, обязательных по этикету Потсдама.
Горчаков участливо спросил Бисмарка:
– Говорят, вы стали большим домоседом?
Ответ Бисмарка имел «двойное дно»:
– Хорошо прожил тот, кто хорошо спрятался. Все несчастья происходят от того, что мы не умеем сидеть дома…
Оставив царя с кайзером, канцлеры покатили в Радзивилловский дворец, о котором Бисмарк сказал, что хочет купить его для своей резиденции. Старые вязы, растущие перед окнами, рассеивали блеск солнца, создавая внутри комнат приятные зеленоватые потемки… Бисмарк хмуро предложил:
– Может, для начала выпьем?
– Э, Бисмарк! – ответил Горчаков. – Это только в России сначала выпьют, а потом подерутся. Давайте видоизменим этот порядок: сначала подеремся, а потом и выпьем…
Бисмарк сосредоточенно раскурил трубку:
– Я добр с друзьями и жесток с врагами. Если вы на потеху Европе решили вскочить мне на шею, чтобы прокатиться верхом, то я, ваш доверчивый ученик, не стану сносить оскорбления. Я сброшу вас! А это вызовет общий смех…
– Молодой человек, – произнес Горчаков (Бисмарку в этом году исполнилось ровно 60 лет), – не забывайте, что войны возникают от слов, тихонько сказанных дипломатами. А вы кричите даже слишком громко… Но любой ваш конфликт с Парижем сразу же отзовется в Петербурге! Вы не думайте, что монархические принципы нас удержат: Россия-монархия через голову Германии-рейха протянет руку дружбы Франции-республике.
Бисмарк отвесил ему издевательский поклон:
– Слава богу, Roma locuta est.
[18]
Но еще на вокзале я заметил, с каким апломбом вы размахивали своей палкой, словно хотели этим сказать: «Вот я вас всех!»
– Пусть плотнее закроют двери, – велел Горчаков. – Кажется, Бисмарк, мы будем слишком откровенны.
* * *
До этой весны, весны 1875 года. Бисмарк катил Германию, как вагон по рельсам. Только сейчас, впервые в жизни, он столкнулся с коалицией России, Франции и Англии…
Накануне приезда Горчакова газеты Европы стали открыто писать, что Германия готовит европейскую катастрофу, и это произвело на людей ошеломляющее впечатление. Народы вдруг узнали, что над их жизнью занесен топор. Потому-то визит Горчакова в Берлин казался тогда спуском в кратер бушующего вулкана – для европейцев он стал событием международной важности…
