Балабин пинком ноги растворил хлипкую дверь.
— Идите сюда! — крикнул он. — Здесь никого нету…
Он ошибся. Из полумрака убогого жилья поднялся старик с хищным профилем лица, темного и жесткого, на котором глаза казались совершенно бесцветными.
— Что вам нужно, сударь? — спросил он геолога. Балабин догадался, что это и есть «насяльник».
Пока рабочие распрягали лошадей и разбивали на берегу реки палатку, геолог с работником ОГПУ беседовали со стариком.
— Извините, — спросил юноша, — почему вы оказались в такой глуши? Что заставило вас похоронить себя на Колыме?
— Это… рок, — скупо отвечал отшельник.
Старое ружье системы «бюксфлинт» и самодельный невод наглядно показывали, что «насяльник» живет с охоты и рыбной ловли. Но Балабин заметил в углу и лоток для промывки золота, на который «опер» не обратил внимания… Сейчас он уже стал наседать на отшельника с серьезными намеками:
— А вы случайно не из этих ли?
— Из каких — из этих?
— Ясно — из белогвардейских офицеров. Что ж, местечко выбрали неплохое. Каши не хватит, чтобы найти вас здесь.
Балабин разъяснил «насяльнику», что в России была революция, была гражданская война белых и красных, а теперь во всей стране установлена твердая Советская власть.
Это не произвело на старика никакого впечатления.
— Мне уже все равно, — сказал он. — Какая бы ни была власть. Россия всегда останется Россией, а русские люди останутся русскими…
Оперативник достал блокнот и карандаш.
— Как ваша фамилия? — сурово спросил он.
Это рассмешило старика:
— Я ведь могу назваться любым именем, и вам, сударь, остается лишь одно
— поверить мне…
Он говорил замедленно, словно подыскивая нужные слова, но построение речи выдавало в нем грамотного человека.
— Так все-таки какая у вас фамилия?
— Ну, допустим… Ипостасьев. Зачем вам это?
— Для прописки.
— Да, я помню, что для прописки нужен был адрес, а какой же адрес на Колыме? Впрочем, я не возражаю. — Ипостасьев показал на крохотное окошко, затянутое грязной ситцевой тряпкой. — Вот течет Тенке, а ниже впадает в нее ручей, у которого нет названия… Устроит ли вас мой адрес?
Оперативник выговорил ему с назиданием:
— Каждый гражданин должен иметь паспорт.
Ипостасьев отмахнулся от него:
— Собаки всегда узнают меня и без паспорта…
На вопрос, не проходили ли мимо его зимовья четверо беглых преступников с оружием, он сказал:
— Вы ошибаетесь — их было трое.
— Нет! Бежали четверо.
— А я говорю, что видел троих.
— Куда же делся четвертый?
— Четвертого слопали, — пояснил Ипостасьев вполне серьезно. — Не знаю, как сейчас, а раньше так и делалось. Бессрочники брали в побег дурака, которому и сидеть-то осталось полгода. Дурак бежал, не ведая того, что он служит живыми консервами, а из его задницы наделают ромштексов…
— Вы это бросьте! — сказал «опер». — Я вас без шуток спрашиваю, куда прошли эти бандиты с винтовками?
— А вам что надо — они сами или их винтовки?
— Лучше бы и то и другое…
«Опер» раскурил папиросу. Ипостасьев заинтересованно осмотрел спичечный коробок, на этикетке которого был изображен аэроплан, а внизу призыв вступать в общество «Осоавиахим».
— Осоавиахим — это на каком языке?
— На русском, — ответил оперативник и показал ему свое удостоверение. — Я из ОГПУ, — сухо сказал он.
— Огэпэу… Простите, вас не понял. Что это такое?
— Короче, куда прошли эти гады с оружием?
Ипостасьев встал с легкостью, какой трудно было ожидать от старика, и, нагнувшись, вытащил из-под топчана четыре винтовки, затворы которых были обмотаны промасленными тряпками.
— Пожалуйста, — сказал он, сваливая оружие на стол.
Оперативник, малость опешив, пожал ему руку:
— Спасибо! Но где же сами бандиты?
Ипостасьев растворил двери, в которые потекла сиреневая мгла, пропитанная беспощадным комариным зудением. На опушке леса чернел холм свежей земли.
— Разройте — они там, — сказал он.
Работник ОГПУ не поверил ему:
— Вы что? Убили всех троих?
— Да, мне очень надоели эти трое. Сразу же, едва появясь из леса, они съели мою собаку. Но они даже не зарезали пса, а разорвали его за лапы. В моих ушах до сих пор стоит крик несчастного животного. Эти трое мерзавцев были покрыты вшами, а я брезглив. Они угрожали мне своими винтовками…
— Спрашивали дорогу к Якутску?
— Да! И требовали от меня золота. Тут я не выдержал…
Он закрыл дверь и снова сел, внешне невозмутимый.
— Как же вы, старый человек, — спросил его Балабин, — и справились с тремя здоровыми преступными бугаями?
Ипостасьев сказал, что когда-то не страшился в одиночку принять бой с целым взводом противника, но и сейчас у него еще хватит сил и умения, чтобы расправиться с тремя.
Оперативник снова разложил свой блокнот:
— Так я составлю протокол об убийстве. Не возражаете?
А мне, сударь, ровным счетом плевать на тот протокол, который вы составите. Я не чувствую — себя виноватым.
Балабин, помня о деле, спросил:
— Есть тут поблизости золото?
— Оно даже ближе, нежели вы полагаете…
Ипостасьев снова пошарил под топчаном, с кисетом в руках вернулся к столу. Развязав тесемку, он опрокинул кисет — на доски протекло маслянистое золото.
— Где намыли? — вмешался «опер».
— Вы не должны спрашивать меня об этом. Ведь я хорошо разбираюсь в людях, и я вижу, что именно вам золото не нужно. Золото ищет вот этот молодой и красивый человек!
С этими словами он всю горку передвинул к Балабину.
— Еще хочется? — спросил он, словно ребенка-лакомку.
— А разве у вас есть?
— Где-то валялось… уже забыл.
Покопавшись в хламе, что лежал под столом, Ипостасьев достал тряпицу, внутри которой лежали самородки.
— Решил как-то умыться в ручье. Нагнулся, воды зачерпнул в ладони, а под водою, вижу, что-то блестит… Мне золото уже ни к чему! Но оставлять его в ручье тоже показалось излишним барством. Вот и собрал… можете взять себе.
Балабин тихонько наступил на ногу оперативнику, чтобы тот не вмешивался в разговор. Он спросил Ипостасьева:
— Не будете ли вы столь любезны показать мне то место, где вам удалось обнаружить россыпь и самородки?
