Хлодовский как будто предвидел свою судьбу!
* * *
В проводах, безжалостно оборванных у Инкоу, уже звенела трагедийная нота, а выход эскадры из Порт‑Артура становился неизбежен… Скрыдлов развил бурную деятельность.
— Времени нет, нет времени! — суетился он. — Если уж нельзя форсировать ремонт крейсеров, значит, надо его сворачивать. Какие механизмы разобраны, быстро собрать. Что там на «России»? Клинкет паропровода? Ладно, как‑нибудь пронесет… Главное — быстро! Чтобы в любую минуту бригада могла выйти в точку рандеву с эскадрою Витгефта.
— А где она, эта точка? — спрашивали каперанги.
— Пока… сам не знаю, — отвечал Скрыдлов.
Он телеграфировал наместнику, что крейсера Владивостока готовы отвлечь на себя эскадру адмирала Камимуры. «Для успеха, — сообщал Скрыдлов, — мне КРАЙНЕ ВАЖНО знать время выхода адмирала Витгефта» (ибо координация действий необходима как воздух). Алексеев отвечал, что о выходе Витгефта известит сразу же, как только будет извещен об этом сам.
— Он меня известит, когда сам узнает, — ворчал Скрыдлов. — А если его вообще не известят? Такое ведь тоже возможно…
Все в жизни объяснимо, и только поведение Скрыдлова остается необъяснимым. История уже сняла с него придирчивые упреки за то, что он не рискнул прорваться в Порт‑Артур. Но почему адмирал и теперь оставался на берегу? Все надеялись, что уж сейчас‑то, когда решается судьба Порт‑Артурской эскадры, он по праву займет место на мостике «России», чтобы, соединясь с эскадрою Витгефта, возглавить весь флот…
Но этого не случилось. Николай Илларионович предпочел за лучшее пересидеть в своем кабинете на Светланской улице. Безобразова он тоже пощадил, сказав ему:
— Крейсера поведет Карл Петрович Иессен…
С календарей, как отсохший лист с дерева, слетела еще одна страница и открылась новая — 28 июля 1904 года.
— Будем ждать сигнала от наместника, — сказал Скрыдлов и сложил на животе руки, как старая бабка на завалинке, которая все в жизни уже сделала, теперь остается последнее — не прохлопать трубного гласа, зовущего ее в лучший мир.
* * *
Витгефт был ранен, и никто бы не осудил старика, останься он тогда на берегу. Но Вильгельм Карлович оказался исполнительнее Скрыдлова: с пяти часов утра 28 июля он безропотно занял место на адмиральском мостике флагманского броненосца «Цесаревич». Оттуда, со страшной высоты, он видел все, а все люди издалека видели своего адмирала…
В окружении Витгефта сейчас были: контр‑адмирал Матусевич, начальник его штаба; любимец покойного Макарова — лейтенант Коля Азарьев (штурман); флаг‑офицеры в чинах мичманских — Эллис и Кувшинников; лейтенант Ненюков (артиллерист), а среди них выделялся отважный сын сербского народа — красавец Драгичевич Никшич, тоже лейтенант (и тоже штурман).
Младший флагман эскадры, князь Ухтомский, держал флаг на броненосце «Пересвет», и, если Витгефт погибнет, он обязан заменить его, продолжая битву… Крейсер «Новик» открыл движение эскадры, за ним плавно тронулся «Цесаревич», в кильватер флагману пристраивались другие броненосцы, крейсера и миноносцы. Все было торжественно, не без величавости. Над мачтами «Цесаревича» ветер развевал и комкал почти праздничный сигнал: «ФЛОТ ИЗВЕЩАЕТСЯ, ЧТО ГОСУДАРЬ ИМПЕРАТОР ПОВЕЛЕЛ НАМ СЛЕДОВАТЬ ВО ВЛАДИВОСТОК…»
— К бою! — последовали команды.
Витгефт приглядывался к «Ретвизану», которым командовал дерзостный поляк, капитан 1‑го ранга Эдуард Щенснович:
— Как‑то там с наскоро заделанной пробоиной? Ведь они даже не успели откачать пятьсот тонн воды.
— Ничего, держатся, — из‑за плеча подсказал каперанг Иванов, опытный командир «Цесаревича».
— Я боюсь, — ответил Витгефт, — что стоит эскадре набавить узлов, и переборки на «Ретвизане» полетят к чертям… Как вы думаете, Николай Михайлович?
— Полетят, конечно, — не стал мудрить Иванов…
— Сколько держать? — спросил Витгефт у Матусевича.
— Пока нас устроят и двенадцать узлов…
Берега Квантуна исчезали вдали. Японские крейсера «Ниссин» и «Кассуга», пересчитав русские корабли, скрылись из виду. Было 11.30, когда из пасмурного отдаления тяжело и зловеще проступили очертания главных сил броневого кильватера самого Того, флаг его реял над «Миказой», за ним двигались «Асахи», «Фудзи», «Сикисима» и прочие. Громадная свора миноносцев блуждала по флангам, будто присматриваясь, в кого вонзить свои зубы… Поворотом «все вдруг» Того сразу вышел на пересечку, чтобы забрать голову нашей колонны в клещи, а потом раздавить ее вместе с флагманским «Цесаревичем».
— Четыре румба влево, — не растерялся Витгефт, найдя самое верное решение, отчего противники стали расходиться на контргалсах, и Того не сразу понял, что его маневр сорван. «Ниссин» открыл огонь, на что Витгефт реагировал без промедления: — Броненосцам отвечать из главного калибра…
Того, используя преимущество в скорости, обошел нашу эскадру с конца, он менял свои курсы, снова и снова примериваясь к охватам головы, но каждый раз оказывался в дураках, а башенный огонь враждующих сторон отражал нарастание боя во время неизбежных сближений. Того постыдно «промахнулся» в неумелом маневрировании, его эскадра оказалась далеко позади русской, на «Цесаревиче» даже пошучивали:
— Того, наверное, сегодня не выспался.
— Да, что‑то не видать прежнего задора.
— О! Попадание в «Читозе»… вон‑вон, видите?
«Читозе», жестоко раненный, уже отползал в сторону, за ним отбегали японские крейсера. Еще доклад:
— Вижу, на «Сикисиме»… корму рвануло!
Совершив непонятный поворот на восемь румбов, эскадра Того строем фронта удалялась в море, на горизонте виднелись только трубы, мостики и мачты… Там пластами блуждал дым.
— Ничего не понимаю… зачем? — недоумевал Витгефт.
— А я, кажется, догадываюсь, — ответил Иванов. — Того боится, что мы, как в прошлый раз, отвернем обратно к Артуру, вот и заманивает нас подальше от крепости…
Время 14.30. Дистанция между противниками настолько возросла, что бой сам по себе прекратился. Русская эскадра держалась курса в сторону Корейского пролива, где за Цусимой открывались дороги во Владивосток. Никто из кораблей Того не рисковал подходить ближе 70 кабельтовых, и только в хвосте нашей колонны броненосец «Полтава» отбивался от японских крейсеров. Желтое море спокойно стелилось под килями российских броненосцев. Им хватило брони, чтобы выдержать удары фугасов, им хватило и пушек, чтобы громить врага, и не хватало лишь двух‑трех узлов скорости обеспечить себе полноту победного триумфа…
— Не пора ли командам обедать? — спросил Иванов.
— Как угодно, — отвечал Витгефт. — Мне сейчас не до еды, но, если люди не потеряли аппетита, я не возражаю…
В три часа дня адмирал запросил командиров кораблей о повреждениях. Ответы поступали утешительные — ничего страшного не произошло, все в порядке. Того допустил такие грубейшие просчеты в тактике, он так неумело руководил боем, что на русской эскадре окрепла уверенность в своих силах, и Того уже не казался таким страшным, каким его англичане малюют. Матросы с ночи были на ногах, теперь иные ложились прямо на броню палуб, возле пушек, говоря:
