До «Миказы» оставалось всего лишь 17 кабельтовых.
— Баковая, круши Того! — призывал Щенснович.
«Миказа» вздрогнул, как боксер от удара в челюсть. Из его носовых погребов выбросило черный гриб дыма, и верхушка этого гриба — уже в небесах — полыхала сгоравшими кордитами. И тут осколок угодил Щенсновичу прямо в живот. Скрюченный от невыносимой боли, он терял сознание.
— Держитесь эскадры… — прошептал каперанг.
«Ретвизан» отвернул, но минутами своей доблести он дал передышку своим кораблям, на себя одного принимая множество ударов, предназначенных всей нашей эскадре…
— Переборки выдержали, — доложили Щенсновичу.
— Прекрасно! Оставьте меня… умереть…
«Аскольд» воздел флаги: «Крейсерам следовать за мной», и они ринулись за ним на прорыв, пересекая курсы своих броненосцев, которые князь Ухтомский уже начал оттягивать в сторону Порт‑Артура. Между бронированных громадин метался «Беспощадный», с его мостика матерился командир Михайлов:
— Куда вы? Предатели… только во Владивосток!..
Того уже отводил свою эскадру. Не потому, что он щадил русских. Просто у него более не оставалось сил — ни духовных, ни материальных. Наконец погреба опустели — их содержимое было выпалено в противника. Сама полуразбитая, еще вспыхивая фейерверками палубных пожаров, тоннами черпая в себя воду, японская эскадра исчезала во мраке ночи…
Она уходила в Сасебо — она шла на ремонт!
* * *
Вдали от гула этой безумной битвы, в тишайшем Мукдене, наместник Алексеев составил для Владивостока секретную телеграмму за № 2665, которая и оказалась последним решающим мазком на этом обширном полотне трагедии русского флота: «Эскадра (Витгефта) вышла в море, сражается с неприятелем, высылайте крейсера в Корейский пролив» — к Цусиме! Но чем завершился бой эскадры, наместник еще не знал…
Когда в Петербурге восемь часов утра, во Владивостоке два часа дня. Отправленная в этот срок телеграмма Алексеева легла на стол перед адмиралом Скрыдловым лишь 29 июля.
— Филькина грамотка! — сказал адмирал Иессену. — Эскадра Витгефта вышла… когда вышла? Она сражается с неприятелем… с каким успехом? Выслать крейсера к Цусиме — это единственное, что мне понятно. Надеюсь, и вам, Карл Петрович?
— А если Витгефт опять вернется в бассейны?
(Они говорили о нем еще как о живом человеке.)
— Вполне возможно, — отвечал Скрыдлов.
Иессен рассуждал педантично, но верно:
— Если мне поставлена задача встретить Артурскую эскадру, то я должен знать точное время, иначе я, как навигатор, не могу вычислить ни координаты рандеву, ни точку времени!
— Судя по всему, вы увидите ее на подходах к Дажелету.
— На подходах… так воевать нельзя!
— Нельзя, — согласился Скрыдлов. — Но, очевидно, и сам наместник ни шиша не знает, что в море творится… Думаю, что южнее параллели корейского Фузана вам продвигаться не следует. При встрече с Камимурой старайтесь отвлекать его к северу, дабы избавить бедного Вильгельма Карлыча от борьбы с крейсерами. При погоне разрешаю сливать за борт запасы пресной воды, можете выбросить из бункеров даже половину угля, дабы облегчить свое движение… Исполать вам!
В пять часов утра, когда город безмятежно спал, открыв окна, а дворники еще только начинали поливать улицы, «Россия», «Громобой» и «Рюрик» тихо снялись с рейдовых «бочек» и вышли в Амурский залив. Крейсера хорошо качнуло в их развороте на открытое море, и только в 9.30 адмирал оповестил бригаду сигналом: «Наша эскадра вышла из Артура, теперь сражается… идем ей навстречу». (Увы, эскадра уже вернулась в Порт‑Артур, никто давно не сражался, и встречать было уже некого.)
Но люди‑то верили в то, во что им хотелось верить:
— Встретим артурцев! Еще как встретим…
Я не знаю, сколько пробило на часах в кабинете командующего флотом, когда адмирал Скрыдлов бомбой вырвался из кабинета, потрясая очередной телеграммой наместника:
— Все меняется! Витгефт убит, наша эскадра разорена…
Крейсера надо вернуть, иначе… Срочно посылайте вдогонку им миноносец! Самый быстрый. Пусть не жалеет угля и машин. Пусть догонит, пусть вернет. Крейсера там уже не нужны!
Номерной миноносец сорвался с рейда и стремглав вырвался в открытое море. Молодой командир в кожаной тужурке пригнулся на мостике, как жокей в седле, крича по трубам в машину:
— Ну, ребята… выжимай! Сколько можете…
Словно острый нож, миноносец вонзился в тяжелые волны — и пошел, пошел, пошел распарывать их, резать, кромсать, как плугом. Свистящая пена летела через головы людей, корпус от напряжения сочился «слезой», но об этом никто не думал. Главное — догнать, остановить, вернуть… Больше суток длилась чудовищная гонка, наконец где‑то очень далеко горизонт украсило выхлопами дымовых труб. Но «лошадиные силы» машин иссякли, и командир красными от соли глазами, чуть не плача, смотрел, как растворяются дымы русских крейсеров, уходящих дальше и дальше — в неизбежное, в роковое…
С большим трудом он вернул миноносец во Владивосток. Его шатало от усталости, рука с трудом вскинулась к фуражке:
— Крейсера ушли… я видел только их дымы!
Скрыдлов, отвратясь от карт, обратился к иконе:
— Господи, простишь ли? Вечная им память…
* * *
Японские женщины, повязав головы синими полотенцами, унылой вереницей тянулись по сходням на крейсера, неся на согбенных спинах мешки с британским кардифом. Они работали молча, без песен и смеха, только слышалось их учащенное дыхание, а под шаткими сходнями, соединявшими берег с палубами, качалась сизая вода, поверх которой плавали арбузные корки и рыжие комки раздавленной хурмы. Это были женщины, одинокие или вдовы, судьба которых еще с юности колебалась, как и эти сходни, между фабричной каторгой или домом терпимости, а потому они не роптали на тяжесть мешков с углем, их почерневшие лица силились улыбаться…
Адмирал Камимура, глядя на них, с печалью стареющего мужчины думал о жене, которая в Токио навещала теперь пепелище родного дома, и, наверное, она подолгу плачет возле обгорелых вишен, посаженных ею в год их свадьбы… Вахтенный начальник флагманского «Идзумо» доложил адмиралу, что бункеровка крейсеров затягивается по вине этих нерях, которые не умеют двигаться по сходням бегом.
— Я сторонник найма китайских кули, — сказал он.
— Я тоже… Что сегодня на обед в экипажах?
— Бобовая похлебка с цыплятами и овощами.
— Надеюсь, котлы наших камбузов не вычерпаны до дна. Так покормите этих несчастных и дайте им рису сколько хотят.
Кто знает, может, средь них есть и матери наших доблестных матросов… Какие новости с моря? — спросил Камимура.
— Русские броненосцы снова укрылись в бассейнах Артура, кроме флагманского «Цесаревича», который интернирован немцами в китайском порту Кью‑Чао. Он страшен. Но он жив…
