— Пить хочется, — сказал однажды Савка. Вместе с Поскочиным он спустился к ближнему озеру.
Нагнулся к самой воде и вдруг вскрикнул:
— Смотри, Коля…
Возле берега, оскалив крохотные зубки, лежала мертвая ондатра. Поскочин взял ее за хвост и поднял над собой, разглядывая.
— От такой шкурки никакая барыня не откажется. Шкурок тридцать — сорок — и шуба готова для аукциона.
— Брось дохлятину! Как тебе не противно?
— Она же водяная, чистенькая. Хорошие существа эти канадские крысы. Мне ее искренно жаль… Знать бы — отчего она умерла?
Савка поднялся с колен, пить не стал.
— Пройдусь дальше, там и попью…
Отошел в сторону и только было прильнул к воде, как Поскочин, забежав сзади, рванул его от берега за подол голландки.
— Не надо, — сказал он.
— А что?
— Лучше не стоит. Потерпи до кубрика.
— Ты думаешь о крысах?
— А мы ведь не знаем, отчего умерла ондатра. Там еще одна лежит в камышах… Тоже умирает, бедняга.
В этот день, возвращаясь после обеда с камбуза, Федя Артюхов, самый здоровый парнюга в классе, вдруг побледнел, осунулся.
— Что-то у меня не все в порядке… вот здесь.
— Болит? — спросил его Росомаха. — Переел, наверное.
— Да я могу и больше съесть, а это другое…
Роту на марше встретил лейтенант Кравцов, как никогда сияющий улыбкой и сверкающий пуговицами.
— Итак, — объявил он юнгам, — готовьтесь к экзаменам. На этот раз — решающим, государственным! После чего вам вручат дипломы рулевых-сигнальщиков, Прочувствуйте ответственность и помните: в школе двойка — скандал дома и папа с ремнем; двойка же в Школе Юнг — скандал на корабле и, может быть, военный трибунал. На флоте ваша неуспеваемость грозит обернуться трагедией корабля.
Пощелкал кнопкою перчатки. Сенсацию приберег для конца:
— А сегодня вам будут выданы погоны…
— Урра-а! — подхватили юнги.
— Погоны и… ленточки! — добавил Кравцов.
— Уррррр-а-а…
С погонами юнги смирились сразу же. Черные квадраты, на которых отштампована одна лишь буква «Ю». Это вполне устраивало всех, только погоны не были окантованы. Но старшины объяснили:
— Кант не положен. Ишь чего захотели! Погоны с белым кантом присвоены курсантам высших училищ… не чета вам!
Потом в роте состоялось построение. Торжественно поднялся на пригорок лейтенант Кравцов, возле него под деревом установили стол, а на столе разложили связки новеньких ленточек — для каждого класса по связке. Еще издали юнги видели, как на черном репсе благородно загорается огненное золото букв… Все невольно волновались: что там написано? Кравцов взял в руки одну из лент и растянул ее, всем показывая. Надпись на ленточке была такова:
Школа Юнгов ВМФ
Какой-то грамотей неправильно написал слово «юнг». Но сначала все заметили другое — Кравцов держал ленту слишком коротенькую.
— Посмотрели? — спросил он. — А теперь маленькая подробность. Лента укорочена. Косиц, как у матросов, вам иметь не положено…
Рота нестройно загудела. Кравцов продолжал:
— Вместо косиц юнгам флота присвоен бантик!
Раздался стон — это стонала вся рота. С озера Банного слышался гвалт — там, видать, из-за того же возмущались радисты.
Лейтенант еще не закончил своей речи.
— Бантик, — пояснил он, — вяжется на бескозырке не сзади, не на затылке, а сбоку… вот здесь. Возле правого виска!
Старшины вручали ленты, юнги брали их с оговорками:
— Мы же не пай-девочки, на что нам этот бантик?
— Догадались мудрецы, нечего сказать.
— Стыдно на людях с бантиками показаться.
— Гогочку из меня делают. Без косиц нет фасона…
С пригорка распоряжался командир роты:
— Старшины, разводите классы по кубрикам и сегодня же покажете товарищам юнгам, как правильно завязывать бантики…
Расходились как оплеванные. Поскочин сказал:
— Черт с ними, с этими бантиками! Но как ходить, если у тебя на лбу золотом горит грамматическая ошибка…
Перед Росомахой предстал Федя Артюхов:
— Товарищ старшина, не хотел бы портить праздника, но и терпеть больше не в силах… Уж такое дело! Извините меня…
— Да что с тобою? Краше в гроб кладут…
Артюхон был нехорош, его скрючило в дугу. Он не стал пришивать погоны на фланелевку, в руке безвольно болталась ленточка.
— Ни до чего мне сей день! Не могу… больно.
— А до гальюна ходил?
— Кто же там не бывал? Только святые… Тащите в санчасть. Стыдно сказать, но самому, кажется, не доползти… Не повезло!
Федю увезли в Савватьево, а в роте рулевых допоздна не смолкал галдеж, заглушаемый прокуренным басом Витьки Синякова:
— Что-о? Мне-е? Ба-а-антик!
Утром в роте многих не досчитались. Выяснилось, что юнговская Бутылка всю ночь напролет бегала между ротами и Савватьевым, отвозя в санчасть внезапно заболевших юнг.
— А что с ними?
— То же самое, что и с нашим Федей Артюховым…
* * *
Выпуск близился, и флоты наплывали на них, издали подымливая перегаром угля, гулким выхлопом мазута и бензина. Пристрастие юнг к тем флотам, которые они облюбовали для себя, выражалось последнее время даже в песнях. Поклонники Черноморского флота заводили:
Севастополь, Севастополь —
Город русских моряков…
Не сдавались им сотни мечтающих о мглистой Балтике:
Кронштадт мы не сдадим —
Моряков столицу…
Маленький хор североморцев постепенно тоже крепчал:
Мы в бой идем за отчий край —
За наше Баренцево море!
Выпуск близился, и враг его почуял. Не удалось ему сорвать учебу пожарами — он пошел на преступную диверсию. Фашисты провели нечто вроде локальной бактериологической войны — отравили соловецкие озера! Расчет простой: идет юнга по лесу; ему жарко, обязательно напьется из ближнего озера. Берега покрылись тушками мертвых ондатр, которые первыми испытали на себе силу яда. Отравленные зверьки плыли к берегу и беспомощные, жалкие, умирали в камышах. Савватьевский лазарет был уже переполнен до отказа, когда по дороге из Кремля потянулись в Савватьево колонну юнг нового — второго! — набора. «Старики» встречали «молодежь» на шоссе:
— Москвичи есть? — окликали. — Ну, как Москва?
— Строится… повеселело!
