— Горьковчане? Ярославские? Какова там житуха?
— Ничего. Ждут, когда война кончится…
Пополнение временно распихивали кого куда. Еще не спаянные воинской дисциплиной, юнги нового набора сразу попали под удар эпидемии. Кажется, противник и выжидал, когда перенаселенность в Савватьеве создаст антисанитарные условия, чтобы покончить со всеми юнгами сразу. Неизвестно, какую отраву забросили диверсанты в озера. Возможно, враг не учел то важное обстоятельство, что большинство соловецких озер соединено проточными каналами. Надо полагать, что течения — через эти каналы! — рассосали заразу по другим водоемам. Так что юнги получили отравление в меньшей степени, нежели рассчитывали враги. В этот трудный для Школы Юнг период капитан первого ранга Аграмов выглядел сильно постаревшим, озабоченным судьбою своих питомцев. Кажется, эпидемия не миновала его самого и его семьи, но Аграмов не слег.
— Экзамены сдадим в срок! — объявил он юнгам.
Савватьево замкнули в блокаде карантина. Лазарет уже вынес свои койки под открытое небо. Клуб тоже вплотную заставили койками. Однако настроение у юнг было отличное, и они рассуждали:
— Не помираем же! Так чего психовать напрасно?
— Нам поносы нипочем — мы по носу кирпичом!
К новым юнгам «старики» относились покровительственно:
— Мы оставляем вам хозяйство на полном ходу. Таких землянок, как у нас, еще не бывало в мире. Это подземные дворцы! Вам уже ничего строить не предстоит, Только учись. А поломались бы столько, сколько нам пришлось в прошлом году…
Прибывшие с гражданки новые юнги кидались на казенную еду так же алчно, как кидались на нее когда-то и «старики».
— Ничего, — утешали их. — Это у вас пройдет, как и у нас прошло. Даже в мисках оставлять будете. Кошек разведете…
Невзирая на эпидемию, начались экзамены. Выпускные. Самые ответственные. Отчет перед флотом, перед государством. Юнги сдавали экзамены, словно в шторм, — волна накатывала на другую. Один поток отчитается в знаниях — и в лазарет! Назавтра тянут билеты те юнги, которые только вчера из лазарета выбрались. Савка Огурцов не отличался крепким здоровьем но — странное дело! — болезнь его миновала. Было в классе Росомахи еще человек десять, которых общее поветрие не задело Вряд ли они чаще других мыли руки — просто случайность! Правда, врачей в Савватьево понаехало — пропасть: не успевали уколы делать, а на камбузе каждую миску оглядят — чисто ли вымыто? Припахивало карболкой и хлоркой в те дни. Но жизнь Школы Юнг продолжалась по графику.
В воздухе уже повисли тонкие паутины — вестники близкой осени. Из Кремля доходили слухи, что мотористы сдали экзамены. Приемная комиссия работала спокойно, но строго. Пятерки давались юнгам с большим трудом, но Савка от экзамена к экзамену шагал на одних «отлично», как и Коля Поскочин. Джек Баранов и Федя Артюхов выплывали в моря на четверках. Финикин скромно плелся на малых оборотах — троечки! Двоек ни у кого не было.
Враг просчитался: первый в СССР выпуск юнг состоялся точно в срок, не позже!
Осталось взять последний барьер — распределение на действующие флоты. Вот тут у каждого обрывалось сердце. Повезет ли?
— Я так и скажу: хоть режьте, только на Балтику!
— Мне подводные лодки, — бушевал Джек Баранов. — Пусть угроблюсь в первом же походе, но мечта должна осуществиться.
— Мне бы на Черное… Неужто не уважат?
Ждали приезда особой полномочной комиссии. Члены этой комиссии объективны и беспристрастны. Не зная юнгу в лицо, делают о нем выводы только по его успеваемости, по документам личного дела. Правда, эта комиссия не касалась назначения на корабли — ее дело проще. Вот картина страны, вот театры флотов. Но существует еще тыловая Каспийская флотилия… Кого туда?
Юнги всеми правдами и неправдами добывали себе репс для создания косиц. Бантики их не устраивали. Счастливцы, раздобывшие репс, прилаживали к бескозыркам косицы. Оторвать бантик совсем они не имели права, это сразу было бы замечено. Юнги поступали хитрее. При наличии бантика они носили косицы на макушке, прикрыв их сверху бескозыркой, так что со стороны ничего не видно. Но вот отвернулось начальство, юнга вскинул бескозырку и косицы сразу разметал ветер.
Росомаха и Колесник, предчуя близкую разлуку, были печальны и делали вид, что обмана с косицами не замечают.
— Жаль, — говорили старшины. — Вот уедете, а нам все начинать с самого начала. Вас-то мы уже знаем как облупленных. Каково-то будет с новыми… Может, понаехали какие хулиганы?
— Нам пишите на флот. На денек заскочим на Соловки и по старой дружбе к вам набьем салажню по всем правилам.
— Вы набьете… как же! Ищи вас потом, как ветра.
— Даешь флот! — слышалось по вечерам от шумящих рот.
И флот им дали.
* * *
Комиссия начала распределение с боцманов торпедных катеров. Первым по учебе в этом классе был Мишка Здыбнев, и вся Школа Юнг была поражена, когда он сам попросился на Северный флот.
— Ты же отличник! — говорили ему. — Круглый отличник!
— А это не значит, что я круглый дурак, — отвечал Мишка. — Не беспокойтесь: выбрал самое лучшее. Вы мне еще позавидуете…
Последним в классе боцманов по учебе и дисциплине был Витька Синяков, которому тоже выпал флот Северный. Таким образом, сразу же выявилась неожиданная тенденция: на Северный флот попадали или неуспевающие, или, наоборот, отличники учебы, идущие в туманы и штормы добровольно — по зову чистого сердца. Затем комиссия взялась за радистов. Много юнг запросил Черноморский флот, и теплые бризы уже пронеслись над ними. Радистов требовала строгая Балтика — и ее непенящие ветры обдували юные лица. Двадцать радистов отъезжало в Ярославль:
— На переподготовку. Берут с отличным знанием техники, но слабых на слух. Обещают переучить на радиометристов.
— А что это такое?
— Радиолокатор… радар. Понимаешь?
— Нет. Не понимаю.
— В кино был, невежда? Ну, это как кино. Смотришь на экран и видишь точку. Она ползет, как вошь… Эта точка — противник!
Прекрасный слухач, рекордсмен Школы по быстроте передачи, Мазгут Назыпов тоже избрал для себя Северный флот. Тут юнги столкнулись с особой практичностью.
— Флот везде флот, — говорил Мазгут после распределения, — а до Мурманска ехать короче. Знаете, как сейчас в дороге? И стоять подолгу приходится, и кипятку на станциях нет… А тут — шарах! — и через день я проснулся уже на флоте…
Наконец комиссия стала шерстить рулевых.
Финикин носил в кармане орех-двойчатку на счастье.
— Я верю в свою судьбу, — говорил он.
— — Валяй, верь, — отвечал ему Поскочин…
Джек Баранов шлепнул Колю по спине, прямо по гюйсу:
— Чего загрустил, философ?
