– Продуть балласт… к всплытию!
Сейчас там, наверху, весь в солнечных брызгах, вырывался над морем стальной нос «волчицы».
– Александр Николаич, – спросил боцман, – а кто там?
– Купец.
– Худой?
– Нет. Жирный. Едва тащится…
Витька Скрипов вязал к шесту андреевский флаг, а ниже его – флажок «како», что по Своду означало: «Имею для вас важное сообщение». Многое было непонятно для Витьки. Лодка еще не откачалась балластом, палуба «Волка» была еще под водой, а люк уже поспешно раздраили, и здоровенные комендоры прыгали с мостика прямо в море. Да, прямо в волны, под которыми ноги их привычно находили погруженную палубу. Из такого гиблого положения, чуть ли не до пояса в воде, они ловко открыли огонь из пушки.
– Предупредительным! Бей, ребята, под нос…
На мачту «купца» взлетело черно-красное полотнище с орлами.
– Открылся, фриц, – усмехнулся Бахтин. – Скрипов, вздымай на шест: «Возможно скорее покинуть судно». Немцы народ дисциплинированный, иметь с ними дело – сущее наслаждение…
Это верно: немцы быстро заполнили шлюпки и отвалили. Сами жестокие с врагом, они не ждали милостей и от противника.
– Левой торпедой… пли! («Левая вышла», – перекатывалось на лодке.) Правой… пли! («Правая вышла», – сообщали минеры.)
«Волчица» при этом подпрыгнула из воды, потеряв на залпах две тонны своего веса. Серебристые тропинки от следа торпед вытянулись вдаль. Грянул взрыв, очень близкий. Рискованно пронесло обломками. Корабля не стало. Витька пялил глаза на чистое море.
Бахтин через мегафон подозвал к себе шлюпки с немцами:
– Капитан… кто капитан? Какой был у вас груз?
– Железная руда. Порт назначения – Гамбург.
– Отлично, – повеселел Бахтин. – Вот у Гинденбурга сразу убавилось пушек… Кэп, прошу вас к себе на борт с судовым журналом. Остальные свободны. Берег здесь недалек. Желаю удачи.
Оставшиеся в шлюпках немцы, как по команде, учтиво привстали со скамеек и дружно подняли над головами фуражки. Бахтин в ответ тоже салютовал им своей «фуранькой» – мятой, как у британского марсофлота. «Волчица» опять начала пальбу дизелями, вспахивая море дальше. Немецкий капитан достал трубку, но дымить не разрешили. Бахтин протянул ему пачку жевательного табаку:
– У нас не курят, кэп. Вот, можете пожевать…
Капитан заплакал, с яростью закусив сразу полпачки. Желтая слюна потекла по его подбородку. Пленного увели в нос, снабдив стаканом горячего чая и большим куском ситного хлеба.
Второй германский корабль носил нежное имя «Бианка», и с ним пришлось повозиться. Открыв огонь из замаскированных пушек, немцы рванулись в сторону шведского берега. «Волк», напрягая дизеля, погнался следом. Витька ошалел от увиденной им картины… Нос «волчицы» то взлетал высоко, то рушился в пропасть, волна стегала через пушку, срывая за борт ящики с унитарами. Волна за волной, выстрел за выстрелом – на сильной качке не попадали! Старшину смыло от пушки, но он схватился за штаг и уцелел. Казалось, еще один рывок машинами, и «Бианка» укроется в спасительной зоне. Удачным снарядом под винты комендоры ее застопорили. Плененный капитан оказался непокладист и стал орать:
– Я требую декларации с заходом в нейтральный порт для заверения нотариусом бандитского нападения в нейтральных водах.
– По возрасту я гожусь вам в сыновья, – отвечал ему Бахтин. – Вы же серьезный человек, кэп, и поверьте, что мне неловко выслушивать от вас подобные глупости…
Навстречу шли сразу три корабля – два шведских охраняли один немецкий, тяжко просевший в море ниже ватерлинии. Наверное, опять руда для заводов Крупна в Эссене. Дали команду – к пушкам. Бахтин решил топить немца на глазах конвойных судов. Риск был страшный: шведы могли накинуться и затоптать лодку килями.
– Но… пусть попробуют, – озлобленно выругался Бахтин.
Дерзость русских подводников ошеломила шведов: они застопорили машины и в отдалении пронаблюдали, как русские мгновенно разделались с рудовозом. На этот раз в шлюпках оказались две женщины, а рядом с ними, обнимая сразу обеих, качался капитан рудовоза «Кольга».
– Я вас умоляю, – взывал он к подводникам. – Это моя жена… У нас медовый месяц… Умоляю – не разлучайте.
– Здесь две жены. Какая ваша?
– Вот эта.
– А вы, фрейлейн? – окликнул Бахтин другую женщину.
– Я горничная…
Капитан был еще слишком молод, и он горько рыдал.
– Желаю счастья в семейной жизни! – крикнул ему Бахтин и захлопнул над собой крышку люка. – Принять балласт!
Ушли на глубину, продвигаясь на ровном движении электромоторов. Дизеля, отдыхая, медленно остывали от горячей работы боевого дня. Витьке тоже пришлось сегодня немало поработать, таская шест с флагами, меняя сигналы, и Бахтин похвалил его:
– Старайся и дальше. Главное – точность исполнения…
Крейсерство продолжалось. Но немцы теперь шли точно в канале, почти касаясь бортами шведских берегов, и трогать их там нельзя, чтобы не нагнать паники на министерство иностранных дел… Вечером германская подлодка, забравшись под тень берега, выстрелила в «Волка» торпедой. Следа ее не заметили, но при погружении слышали, как торпедные винты прошелестели совсем рядом. Это хорошо поняли и пленные капитаны – они завертели головами, глядя над собой, как это бывает с людьми, когда над ними жужжит шмель. Батареи скоро израсходовали энергию, и Бахтин велел перейти на режим «винт – зарядка», при котором один дизель толкал лодку вперед, а второй работал на динамо, питавшее аккумуляторы. При появлении самолета опять нырнули. На запуске моторов ударило рычагом в живот старшину, но он успел дать лодке движение, а потом замертво свалился на кожух. Аэроплан сбросил бомбы, которые словно выстегали «волчицу» плеткой: чух… чух… чух!
Витьке все было очень интересно, и он наслаждался. За вечерним чаем, когда лежали на грунте, команда крутила граммофон, и матросам пела на дне моря Настя Вяльцева: «Захочу – полюблю», «Нет, шалишь!», «Гайда, тройка» да «Ветерочек».
– Вот это баба! – восхищались матросы. – Посуду господам мыла, а теперича сорок мильонов нахапала и мужа отхватила… куда там! Я видел ее… худуща, стерва! Одна кожа да кости.
– Ей мильона не жаль, – рассудительно отвечал боцман. – У нее талант, штука редкая. Зато вот питерских гадов, которые с бензином да селедкой шахер-махеры делают, их давить надо…
– А теперь – мою любимую, – попросил из каюты Бахтин.
Его уважили, и отсеки «волчицы» наполнились, словно гибельной водой, роковым басом Вари Паниной:
Я грущу, если можешь понять
мою душу, доверчиво-нежную…
Бахтин чиркнул спичкой. Она разгорелась. Следя за ее ровным пламенем, юный командир сказал:
– Дышать пока можно. Утром продуемся… Спать, спать!
