– Не дам! По какому праву? Это ж мое дите…
Я долго ждал этого момента, чтобы поведать тебе, читатель, самое гнусное злодеяние Гришки Распутина: ради спасения своего паршивого щенка он решил отменить в стране мобилизацию ратников 2-го разряда, лишь бы чадо его не пропало в этой серо-кровавой мешанине, что зовется солдатчиной… Собранный и строгий, он явился к царице с темными кругами под глазами. Его шатало будто пьяного, но он был абсолютно трезв.
– Какую ночь молюсь! – заявил. – Было мне видение яркое. Голос свыше протрубил мне – не надо призыва ратников…
В барановичскую Ставку полетели истошные вопли царицы; она заклинала мужа: «Прошу тебя, мой ангел… не разрешай призыва 2-го разряда. Отложи это как можно дольше. Они должны работать на полях, фабриках, пароходах и т. д. Тогда уж скорее призови следующий год. Пожалуйста, слушайся ЕГО совета, когда говорится так серьезно, ОН из-за этого столько ночей не спал! Из-за одной ошибки мы все можем поплатиться… Он тебя настоятельно просит поскорее приказать, чтобы в один определенный день по всей стране был устроен всеросс. крестный ход с молением о даровании победы…»
Призыв не состоялся. Но молебны были. Пополнение на фронт в нужный срок не прибыло, и германская армия развивала свое наступление… Зато Митька остался сидеть дома!
Комментарии даже не требуются – любой поймет.
6. «А нам наплевать!»
Зарывшись глубоко в землю, союзные армии вели отныне лишь позиционную войну, предоставив Германии возможность разделываться с безоружной Россией, а сами весь 1915 год посвятили исключительно наращиванию военного потенциала. Ллойд-Джордж писал: «История предъявит счет военному командованию Франции и Англии, которое в своем эгоистическом упрямстве обрекло своих русских товарищей по оружию на гибель…» Кайзер запланировал выбить Россию из войны, а уж потом обрушиться на Запад!
Последний на штык насажен.
Наши отходят на Ковно.
На сажень
Человечьего мяса нашинковано.
Русские крейсера, подвывая в рассветном дыму сиренам покинули родную уютную Либаву – с ее пляжами, с ее танцплощадками, с милыми цукернями; после отхода кораблей волна еще долго качала под пирсами намокшие обрывки центральных газет с призывами «Война до победного конца!». Во всем этом успокаивает нас одно: русская армия и флот могут иногда потерпеть поражение, но Россия побежденной никогда не бывала и не будет…
Ветер разметывал на улицах плакаты Маяковского:
У Вильгельма Гогенцоллерна
Размалюем рожу колерно!
* * *
Янушкевич 6 июня докладывал Сухомлинову: «Кадры тают, а пополнения получают винтовки в день боя. Просто волосы дыбом! Приходится отходить… Но будь проклятые снаряды – отбросили бы немцев сразу. Когда батарея, вопреки приказу, выпускает сразу все снаряды – успех! Брусилов тоже начал отход… Отовсюду кричат и грозят нам гидрой революции…»
Звонок по телефону прервал чтение письма:
– У аппарата военный министр, слушаю.
Наталья Червинская спросила Сухомлинова:
– Это правда, что у вас ночью был обыск?
– Что за чушь! Кто посмел так думать?
– Но в городе ходят слухи, что…
Сухомлинов повесил трубку. Вечером, придя домой, он сделал выговор жене за то, что она много тратит денег.
– Ты знаешь, золотко, мне для тебя ничего не жалко. Но нельзя же покупать все, что продается в магазинах.
Жена обиделась. Ночью он звонил в министерство:
– Львов сдали?
– Еще нет. Но армия откатывается.
Утром его навестил Сазонов, совершенно поблекший.
– Как ведающий иностранными делами, я поставлен вами в неловкое положение. Мы же не одни – мы члены коалиции, и коалиция спрашивает меня, а я вынужден вопрос Антанты перепоручить вам лично – когда же наша армия перестанет отступать?
– Тут немало соображений. Сейчас выравниваем линию фронта, в которой образовались опасные выступы и завалы, вредящие планомерной и четкой стратегии. Боюсь, вам этого не понять!
Но это Сазонов – дипломат, с ним легче. Зато стало плохо, когда на пороге выросла громоздкая фигура Родзянки, которого в столице за его сипение и звучный голос называли то «самоваром», то «барабаном». Родзянко начал без подготовки:
– Государственная Дума пришла к выводу, что дальнейшее ваше пребывание на посту министра является гибельным для нашей армии. Уйдите сами, иначе вам предстоит уходить… по суду!
Сухомлинова взорвало:
– Не меня судить за поражения на фронте, а Гучкова и ему подобных болтунов, подрывающих веру народа в победу!
Раздалось астматическое сипение «самовара».
– Я вам говорю об отступлении армии, а вы мне толкуете о том, что в огороде бузина… Ну, при чем же здесь Гучков?
– Именно критиканство разлагает нашу доблестную армию, бужируя ее пошлыми инсинуациями, будто я развалил аппарат министерства, будто я разворовал обмундирование и расхитил арсеналы.
– А ведь вы развалили! – загромыхал «барабан». – А ведь ваши друзья все растащили… Но перед этим вы еще залепили публике глаза своим бахвальством в статье «Мы готовы!».
– Она не подписана моим именем.
– Но статья-то вышла из вашего кабинета…
Сухомлинов в волнении пересек кабинет по диагонали.
– Я не понимаю, чего вы от меня хотите?
– Это не я, а Россия желает, чтобы вы ушли отсюда…
После этого Родзянко совершил один шаг, непозволительный с точки зрения светской этики, – он нагрянул в особняк Кшесинской, застав приму русской Терпсихоры в грибницах, где она срезала с грядок белые грибы; в стеклянных оранжереях произрастал дивный тропический сад, в ароматной духоте пели диковинные птицы… Родзянко сказал женщине, чтобы она не совалась в дела артиллерийского ведомства… Кшесинская издала шипение, словно кошечка: «Пшш… Пшшш… пшшшш…» – и прогнала его. Родзянко навестил ее покровителя, великого князя Сергея Михайловича, владычившего в русской артиллерии. В ответ на попреки тот сказал, что производство снарядов увеличить невозможно, ибо нет станков для выделки дистанционных трубок. Родзянко задал ему вопрос:
– Тысяча станков на первое время устроит вас?
– Откуда они, милый вы мой?
– Добровольцы объехали ремесленные училища, где отыскали станки, пригодные для выделки трубок… Вы говорите, что совсем нет трубок? А между тем они валяются у вас под ногами.
– Как так?
– А так. Полтора миллиона (!) дистанционных трубок нашли здесь же – в арсенале столицы, и вы об этом не знали?
– Не знал.
– Вы должны уйти, – пробарабанил Родзянко.
– Я понимаю, – согласился великий князь.
