Екатерина Викторовна, вся в глубоком трауре, протянула ей жалобу от мужа. Дело в том, что в камере № 43, где сидел Сухомлинов, был замечен ползущий по стенке… клоп-с!
– Это ужасное животное, – содрогнулась императрица.
– И кипятком не выведешь, – подал голос Распутин. – Я, бывалоча, в деревне из чайника их шпарил, шпарил… Живучи, окаянные! За што энтим ученым деньги платят? Всякую хреновину выдумывают, а клопа истребить неспособны. Ну, скажем, телефон – оно понятно. Без него – не жисть. А на што трамвай? На што нам всем ликтричества разные? Ох, грехи наши… А старикашка мается!
11. Война или мир?
Конечно, если Россию нельзя из войны выбить, то ее можно из войны вывести. Германская дипломатия передоверила вопрос о мире магнатам промышленности. В канун брусиловского наступления знаменитый капиталист Гуго Стиннес, стоявший у маховика германского военного Молоха, встретился в Стокгольме с японским послом:
– Кажется, пришел момент смены политических настроений. Я думаю, у японцев нет желания продлевать войну с нами, а что касается русских, то в Берлине стало точно известно: двор царя в Петербурге, как никогда, склонен к мирному диалогу.
Япония, которая вдали от решающих событий Европы под шумок стряпала свои колониальные делишки на Дальнем Востоке, была совсем не заинтересована в мире, означавшем конец грабежа Кореи и Китая, а потому посол отвечал Стиннесу, что «Япония не нуждается в скороспелом мире». Стиннес ответил ему:
– Но ведь кто-то из воюющих должен первым сказать роковое «альфа»; если никто из нас не возьмет на себя инициативы в делах войны и мира, то мир вообще станет невозможен до тех пор, пока не будет убит последний в мире солдат… Мы надеемся, – заключил Стиннес, – что содержание этой беседы останется в глубокой тайне.
В чем японский посол горячо его и заверил. А когда Стиннес удалился, он снял трубку телефона и позвонил в русское посольство, которое сразу же известилось о германских предложениях мира. Теперь любопытно, как будет развиваться эта политическая интрига далее, – каналы ведь очень глубокие, туннели ведь очень темные. Кто осмелится говорить с немцами о мире?.. Из клиники Бадмаева Протопопов выходил в широкий мир, веря в чарующую силу «цветка черного лотоса», веря в астральные пророчества хироманта Перрена, включенного в «7-й контрольный список» немецких шпионов!
* * *
Верден – это символ героизма народов Франции…
Итальянцы не имели своих «верденов», и, полностью разгромленные в битве при Трентино, они истерично взывали к России о помощи, иначе – угрожал Рим! – Италия пойдет на заключение сепаратного мира. На конференции в Шантийи союзники договорились, что Россия ударит всей мощью фронтов в июне месяце. Но итальянцы драпали столь быстро, что в Могилеве решились нанести удар по врагу раньше сроков… Императрица знала, что средь генералитета она крайне непопулярна, и потому наведывалась в Могилев чрезвычайно редко. Но в канун Брусиловского прорыва Алиса зачастила к мужу. Главный же в Ставке, конечно, не ее муж, а этот вот неопрятный косоглазый старик с усами в стрелку – генерал Алексеев. После обеда Алиса взяла старикана под руку и сказала ему:
– Погуляйте со мной по саду. Я так люблю природу…
Когда цари о чем-либо просят, понимай так, что они приказывают. В саду губернаторского дома они любовались панорамою зелени на обывательских огородах, дышали и ароматом зацветающих дерев, в которых попискивали могилевские птахи. Алиса возбужденно заговорила, что люди не правы. Люди вообще всегда не правы, но в данном случае они клевещут на Распутина, считая его первоклассным негодяем.
– Старец – чудный и святой человек, он горячо привязан к нам, а его посещение Ставки принесет крупный успех в войне…
Алексеев за время службы при царе немало кривил душою, и не всегда была чиста его воинская совесть. Но в этот момент старый русский генштабист решил быть честным – он сухо ответил:
– Ваше величество, допускаю, что Распутин горячо к вам привязан, но, ежели он появится в Ставке, я немедленно оставляю пост начальника верховного штаба при вашем венценосном супруге.
Императрица никак не ожидала такого ответа.
– Это, генерал, ваше окончательное решение?
– Несомненно, – ответил ей Алексеев…
Чтобы он не слишком-то косился в сторону «бабья» и Распутина, из Царского Села ему привезли в подарок дорогую икону, и царица сказала Алексееву, что это дар самого старца.
– Икону от Григория он принял, – рассказала она мужу, – а значит, бог благословит его штабную работу… Ники, почему ты стыдишься? Не бойся открыто афишировать имя Григория, гордись, что тебя любит такой великий человек. Если же Алексеев посмеет рыпаться, укажи ему на божественную мудрость нашего друга…
Брусилов прибыл в Ставку, где встретился с Алексеевым; он решил «торпедировать» Австрию немедленно и, отступая от шаблонов, задумал прорыв фронта в пяти пунктах сразу, чтобы запутать противника, чтобы Вена, будучи не в силах разгадать направление главного удара русских, не могла маневрировать своими резервами.
– Но, – сказал Алексеев, – государь император счел за благо отсрочить прорыв на две недели, и… планы меняются.
– Войска уже на исходных позициях. Где государь?
– Главковерх… спит.
– Разбудите! – потребовал нервный Брусилов.
– Я достаточно смел, чтобы разбудить главнокомандующего, но у меня не хватит храбрости будить самого императора…
Под храпение верховного Брусилов, на свой страх и риск, пошел ставить Австрию на колени. Он потерял в этой битве шестьсот тысяч солдат, но Габсбурги потеряли их полтора миллиона, а еще полмиллиона неряшливыми колоннами вытекали из дубрав Галиции и Буковины – сдавались в плен; эшелонами их вывозили в глубину русских провинций, где чехи, словаки, хорваты и сербы встретили самый радушный прием у населения… Кажется, что в истории Брусиловского прорыва все уже давно ясно! Но стоит коснуться его подоплеки, как сразу начинаются какие-то тайны. Эти тайны, я уверен, сопряжены с тем, что весной 1916 года Романовы были убеждены в скором наступлении мира. А потому геройский натиск армий Брусилова был сейчас крайне невыгоден царизму. Подозрительно, что остальные фронты не поддержали прорыва войск Юго-Западного фронта… Алиса снова прикатила в Могилев – к мужу.
– Аня передала мне слова нашего друга, он просит тебя, чтобы ты задержал наступление на севере. Григорий сказал, что если наступаем на юге, то зачем же наступать и на севере? Наш друг сказал, что видел на севере окровавленные трупы, много трупов!
Царь спросил – это опять «ночное видение»?
– Нет, на этот раз просто разумный совет…
Видя, что Брусилова не схватить за хлястик, царица из резерва вызвала могучее подкрепление в лице Анютки Вырубовой, явившейся в Ставку на костылях и с фурункулом на шее. Если верить Алисе, то Вырубова «тоже принесла счастье нашим войскам»!
