Сегодня вы свершили суд, свой суд, и никто вас не будет за это наказывать. Когда вернется Симон Легро, он ответит мне за все свои преступления и прежде всего за то, что он совершил сегодня, — это он с помощью послушных ему подстрекателей призвал вас к бунту. Вы можете меня убить, а на это он и рассчитывает: я, законный хозяин «Верхних Саванн», мешаю ему полностью завладеть плантацией. Но после моей смерти он вернется, будьте уверены. Вернется с людьми, оружием… и закон будет на его стороне. Вас ждет страшное наказание, вы будете уничтожены все до одного. Он не пожалеет: купит потом себе новых рабов и будет издеваться над ними еще пуще.
Я же объясняю, как выйти из положения без потерь. Предлагаю вам сразиться против Легро на моей стороне. Потом мы восстановим плантации… и все встанет на свои места, но ваша жизнь никогда не будет прежней. Вы заживете достойно, для начала станете «свободными людьми саванны». А лучших я отпущу на волю…
Никогда еще Жилю не приходилось произносить столь длинных речей, он и не думал, что ему может когда-нибудь понадобиться красноречие.
Но вот сейчас, стоя безоружным перед сотнями людей, он испытывал неприятное ощущение, словно имеет дело с хищниками из джунглей, до которых ни единое его слово, хоть он и произносил их от чистого сердца, не доходит. Неужели действительно никто из собравшихся при багровом свете факелов не понимал его языка?
Турнемин перевел дыхание, подыскивая, что еще можно им сказать, когда откуда-то из самой середины толпы хриплый злобный голос выкрикнул несколько непонятных слов. Негр в белой простыне, стоявший неподвижно, пока Турнемин говорил, повернулся, отыскивая глазами того, кто кричал. Было заметно, что он колеблется.
Этот, по крайней мере, точно понимал по-французски…
Великан хотел возобновить свою молитву, но тут раздался еще крик, потом еще. Крики ненависти и ярости крепли и крепли…
— Отступать, — посоветовал вполголоса Понго. — Возвращаться в дом. Они сейчас нападать…
— А может быть, нет…
— Моя говорить да… Моя хорошо знать дикая толпа рокотать ярость. Красный или черный — нет разница! Быстро!
И тут же брошенное чьей-то невероятно сильной рукой мачете просвистело возле них и вонзилось, угрожающе задрожав, в столбик веранды.
Дискуссии пора было сворачивать. Пришло время говорить оружию. Жиль прыгнул к двери, запер ее за собой и, взяв свое ружье, занял боевую позицию.
— Вы отважный человек, — буркнул Финнеган, — но это было безрассудством. Все равно, что бурю уговаривать… Положимся на Господа!
Надеюсь, в раю можно достать рому.
Дикий вопль сотен голосов прорезал ночь.
Снова бешено забили барабаны, и земля затряслась от топота бегущих ног. Толпа бросилась к дому. Словно море голов стекало с холма.
— А со стороны реки как дела? — спросил Жиль.
— Они… они переправляются, — с трудом выдавил из себя Менар — горло у него пересохло.
— Стреляйте, если сочтете нужным…
Первый меткий залп уложил наповал четырех бежавших впереди, но это не остановило остальных. Они просто перепрыгивали через неподвижные тела.
— Они нас затопят, — вскрикнул Жиль.
— Нет, — поправил Финнеган. — Они нас сожгут.
И действительно, в первых рядах осаждающих было немало факельщиков. Они подбегали метров на шесть-семь и швыряли факелы, а сами удирали, не стремясь подставлять грудь под пули.
И тут случилось чудо. Раздался громовой голос, такой мощный, что, казалось, он исходил из чрева земли или долетал с вершины деревьев. Голос гремел над землей, как колокол, он произносил что-то на незнакомом, наверняка африканском языке, и толпа в ужасе застыла. И даже отступила, как откатывается волна, оставив на песке несколько черных трупов. Рабы вернулись на свои прежние позиции.
— Что это было? — пропищал Мулен. — Чей это голос? Может, Господа?
— Не исключено, раз он нас спасает, — сказал Жиль. — Смотрите сами! Откройте ставни, зрелище того стоит…
На освободившейся площадке перед домом, откуда только что отхлынули нападавшие, показался черный колосс; его мощные мышцы блестели в лунном свете, он предстал во всей своей звериной красе, прикрытый лишь узкой льняной набедренной повязкой… да бинтами на ноге. Это был Моисей, а громовой голос его усиливал одолженный, вероятно, у капитана Малавуана бронзовый рупор.
Расставив ноги, он словно врос в землю, и, хотя никакого оружия, кроме невероятно сильного тела и мощного баса, у него не было, толпа покорилась: рабы смотрели на него с суеверным страхом и гнулись под звуками его глотки, как трава под ураганным ветром.
— А я-то думал, что он немой! — прошептал Жиль. — Но как он тут оказался? Чудо… настоящее чудо! Хотел бы я знать, что он им говорит…
— Он говорит, господин, что ты добрый и справедливый, что таких белых, как ты, он еще не встречал, что ты спас его из морской пучины, от акул и от работорговца, что ты готов был за него сражаться, а потом выхаживал его, как брат… Он говорит, что ты Божий посланник, и на всякого, кто тебя коснется, падет страшное проклятие…
Это очнувшаяся от сна Дезире вышла из кухни. Она подошла к Жилю, встала на колени и поцеловала ему руку.
— Прости меня, господин! Я не знала… и не могла ослушаться приказа.
— У тебя не было причин не выполнять его.
Встань, Дезире. Теперь ты будешь служить мне, а точнее, моей жене…
— С радостью, если она похожа на тебя…
— Интересно, удастся ему их убедить? — спросил Финнеган, внимательно наблюдавший за величественным спектаклем, разыгрывавшимся у них на глазах. — В толпе есть зачинщики, их вряд ли уговоришь… А потом, этот ваш спасенный из волн для них чужак.
— Конечно, — ответила Дезире. — Но он говорит на их родном языке, и к тому же, его речь — речь великого африканского вождя. За ним стоит могущество наших предков.
Но тут, как и предвидел Финнеган, снова раздались те самые злобные голоса, стараясь разрушить чары, с помощью которых Моисей завладел соплеменниками. Если рабы их послушают, колосса снесут, несмотря на всю его мощь. Вот уже те, что склонились в первых рядах под звуками его вырывавшегося из бронзового рупора голоса, снова подняли головы. На лицах недоумение и нерешительность. Чудо, которое, казалось, спасло Турнемину и его спутникам жизнь, вот-вот исчезнет и на алтарь кровожадных божеств будет принесена еще одна жертва…
Но вдруг снова наступила тишина. Толпа расступилась, как когда-то океан перед еврейским народом, и в образовавшемся коридоре показались две девушки в белых одеждах со свечами в руках. За ними шла величественная негритянка, высокая, сильная, в длинном красном одеянии и с удивительным головным убором из черных и красных перьев, делавшим ее еще выше. Она опиралась на посох из черного дерева, похожий на епископский жезл, но рукоять его изображала поднявшуюся на хвосте, изготовившуюся для броска змею. Женщина в красном приближалась. И рабы склонялись перед ней…
