Бедный Салтыков — ему этой самостоятельности не простят.
Ни в Петербурге, ни в Вене! А год был уже 1759-й.
* * *
Незадолго до этого в русской армии появился человек в громадной треуголке, который, так же как и Салтыков, стремился к самостоятельности (но лишь ради карьеры). Звали его Курт Готлоб граф Тотлебен, и он был последним иноземцем, принятым на русскую службу… Имя этого человека настолько прочно вошло в историю Семилетней войны, что мы расскажем о «ем подробнее.
Тотлебен был из тюрингских немцев. Смолоду его болтало под знаменами курфюрста Саксонии, герцога Вейсенфельсского, курфюрста Баварского, в войсках Голландии, затем короля Пруссии и опять в Голландии… Первую свою жену граф бил смертным боем, и она бежала от него, бросив сына и все свое состояние. В доме голландского негоцианта Тотлебен изнасиловал его приемную дочь, девочку тринадцати чет, а перед этим убил за карточным столом товарища по полку. После чего бежал из Голландии, вместе с совращенной девочкой, прямо в Берлин. Здесь он обвенчался и в приданое за невестой взял все состояние негоцианта. Тотлебен разбогател, у него появились большие поместья в Бранденбурге и Пруссии. Но вторую жену он стал избивать, как и первую. Это дошло — через фискалов — до короля Фридриха, который в делах семейной нравственности был строг, и Тотлебен, боясь суда, бежал обратно в Голландию, оставив в Пруссии сына от первого брака. Вскоре началась война. Будучи в чине полковника, Тотлебен направился в русское посольство — к резиденту графу Головкину…
— России вы не нужны, — отвечал Головкин на все предложения Тотлебена перейти на российскую службу.
Тотлебен оказался прилипчив — из русского посольства он просто не вылезал. Он говорил, что богат. Показал счета из банков: да, богат! Узнав, что Россия снаряжает отдельный корпус для рейда в земли Саксонии, он говорил, что берет на себя поставку 10 тысяч человек и четырех тысяч лошадей. За это ему нужны: чин генерал-майора и.., полная самостоятельность в боевых действиях. Лентяю Головкину он так надоел со своими проектами, что тот наконец сказал (лишь бы отвязаться от Тотлебена):
— Рекомендаций вам не дам. Проект ваш отсылаю в Петербург, и вы езжайте следом за проектом…
Прибыв в столицу России, граф угодил под личное покровительство Фермера, который стал усиленно выдвигать Тотлебена по службе. Наконец этот проходимец своего добился: получил отдельный корпус. С упорством неустанным Тотлебен стремился к самоуправству. И во власти был своеволен. Жесток в наказаниях солдат. Груб и невыносим с офицерами. Никаких рапортов о своих действиях не присылал. Часто даже не знали, где его корпус находится. Русского языка не ведал. И — грабил, грабил, грабил…
Скоро за границу, морем в Любек и по Эльбе, поплыли таинственные лодки с ящиками. Счета Тотлебена в банках Европы росли. Вот когда началась для него роскошная жизнь!..
Но Тотлебен не знал, что с самого начала, едва переступив порог кабинета Головкина, он уже не принадлежал самому себе. Его безжалостно схватила и властно держала за глотку тайная разведка короля Фридриха.
— Это просто замечательно, — сказал король, нервно потирая руки, — что Тотлебен такой грязный, подлый и поганый… Нам повезло: с ним не придется долго возиться!
Внимательно выслушал король доклады секретной службы.
— Имение Шольп и мызу Луппо в Померании, а также гершафт Милич в Нижней Саксонии, — велел король, — немедленно секвестировать в мою пользу. Банковские счета Тотлебена арестовать, чтобы для начала он поизвивался в корчах жадности.
Ему доложили, что сын Тотлебена, мальчик тринадцати лет, состоит ныне в кадетах берлинского корпуса.
— Отлично, — рассудил король. — Этого сопляка заверните в мундир рядового солдата, дайте хорошего пинка под зад, чтобы не ревел, и отправьте на войну. Тотлебен немедленно должен узнать и об этом… Кто в Пруссии его доверенное лицо?
— Еврей Гиршель, служащий имений Тотлебена.
— Пусть Гиршель срочно сообщит Тотлебену в Россию о несчастиях, посыпавшихся на его голову… Сковородка должна быть постоянно на огне, чтобы Тотлебен жарился и пекся!
Из Бреславля король вызвал Исаака Саббатку — своего давнего и опытного шпиона, которому всегда доверял.
— Здравствуй, мой старый приятель, — приветствовал его Фридрих. — Как здоровье твоей жены? Веселы ли детишки?
Саббатка с чувством поцеловал жилистую длань короля.
— Вы так добры, ваше величество… — прослезился старый еврей.
— Будет тебе плакать… Садись, старина. Потолкуем… Саббатка, под видом торговца яйцами, с корзиной под локтем, проделал весь путь пешком. Кордоны для маркитантов, как и для проституток, тогда не существовали… Тотлебен при свидании с Саббаткой сразу понял, что только король спасет его, вернет ему имения, избавит сына от смерти в бою, — для этого надо быть благоразумным.
— Я, — сказал ему Саббатка, — буду вашим почтальоном. Верьте: письма ваши не пропадут. Их адрес — в руки короля! Подписывать же свои письма к королю вы должны только так…
И он показал Тотлебену клочок бумажки с цифрами:
1284.
— Что мне сообщить королю, помимо слов благодарности?
— Он шлет вам в подарок вот это святое яичко… Саббатка удалился, оставив на столе генерала яйцо. Оно было легким. Сбоку его отверстие залеплено воском. Тотлебен раздавил скорлупу в кулаке. Внутри была записка
— полный перечень вопросов об армии Российской империи…
Скоро Фридрих получил первое, очень важное донесение о военных планах русской армии. Тотлебен подписывался так:
«…верный раб, хотя и весьма болен горячкою, однако не престанет до последнего своего издыхания принципалу служить и оказывать до гроба, что вам наивернейший — 1284».
* * *
Мария Терезия решила наградить своего главнокомандующего Дауна медалью, на которой были отчеканены слова: «Gunctando vmcere perge» («Продолжай побеждать медлительностью»). Вот уж кто действительно умел не рисковать, так это австрийцы! Фридрих иногда весь в поту гонялся за этим Дауном, как гончая за зайцем, а тот стрелял по кустам такими сложными фортелями, что никак было не взять его на мушку.
Однажды Фридрих, чтобы заставить Дауна воевать, пошел на страшный, неоправданный риск. Он выбрал для своей армии препротивную позицию. Он предоставил Дауну наипрекраснейшую позицию. Просто — приходи и убивай короля!
— Вот, — сказал король, — уж если и здесь этот слюнтяй нас не атакует, тогда его надо повесить.
— Ваше величество, — отвечал Зейдлиц, опечаленный, — Даун скорее пойдет на виселицу, нежели на нас…
А сейчас — после Цорндорфа — дела у Фридриха были плохи. Он старался не рисковать. Даже Дауна побаивался. Прусская армия уже не была той армией, с которой он вступил когда-то в Дрезден. Хотя Фридрих и называл солдат «дети мои!», хотя солдаты в добрую минуту обращались к нему по имени — «Фриц!», но такие прекрасные отношения продолжались, только пока армия Пруссии побеждала, пока она грабила и наживалась.
