— Идите за мной, — говорил он солдатам, — чудо спасет нас!
Солдат падал в траву, — король склонялся над ним:
— Вставай, приятель! Не время валяться… Трубы славы поют над нами… Уже завтра я обещаю тебе настоящее чудо!
Он едва поверил в падение Франкфурта:
— Невероятно! А где же были мои кордонные отряды?
— Король, их изрубили еще под Цюлихау… Сейчас — по мнению Фридриха
— его могло спасти только решительное поражение русской армии. Призрак Цорндорфской битвы еще витал над его головой, и король-: Сделался осторожным. Бить только наверняка! Но сильно бить… Чтобы русские не поднялись!
— Напишите на наших штандартах, — велел король, — что на этот раз битва произойдет не ради славы, a pro aris et focis… Мы сражаемся отныне «за святилища и очаги» нашего Берлина!
Рядом с королем скакал неустрашимый Зейдлиц. Дни стояли раскаленные, солнце плавилось в зените, а ночи были страшные, удушливые. Вовсю полыхали над Европой зарницы, хлеба сгорали на корню, вытоптанные толчеей давно враждующих армий… По дороге Фридрих безжалостно разбивал австрийцев, пленял их тысячными толпами, захватывал богатые вагенбурги, грабил идущие обозы. Шесть ночей он не закрывал глаз, и эти глаза светились сухим огнем фанатика, верящего отныне не столько в себя, сколько в то чудо, которое он обязан свершить…
Умный человек, король понимал всю опасность будущей битвы.
— Я ничего так не боюсь, — признался он, — как русской артиллерии. Шуваловские гаубицы — это порождение дьявола. Русские медведи не французские комары, а единороги Салтыкова стоят во сто крат больше, нежели все пушки армий Контада и Дауна.
В это время под Франкфуртом создалось весьма странное положение. Совсем невдалеке от лагеря Салтыкова собрались две громадные армии — армия Пруссии и армия Австрии; первая шла, чтобы разбить Салтыкова, но вторая не шла к Салтыкову, чтобы выручать его от ударов Фридриха.
— Будем рассчитывать на себя, — утешился Петр Семенович…
48 тысяч штыков в руках потсдамских ветеранов король уже развернул на армию России. Глубокой ночью его войска начали переправу через Одер ниже Франкфурта, где — на медных понтонах, где — просто вброд, по шею в воде… Фридрих успокоился, когда вся его армада оказалась на другом берегу. Дело теперь за ним.
— Дорогу королю! — закричали адъютанты. В свете коптящих факелов, кося кровавым глазом на черную воду Одера, конь Фридриха ступил на понтоны и — шпоры в бок! — вынес короля на обрывистый берег.
— Вот теперь, — сказал король, глубоко дыша, — мы уже наполовину победили. Мы появились там, где нас не ждали.
Для него развели костер под густым покровом тревожной ночи. Фридрих бросил на землю свой плащ, не раз простреленный в боях, устало лег на него, велел собрать у костра генералов.
— Мои друзья, — сказал он им, — я не уважаю своих придворных: все они лишь декорация, на фоне которой мне, королю, удобнее играть королевскую роль. Но вас, генералов, я высоко чту: вы куете будущее непобедимой Пруссии… Может, вы сядете?
Они расселись перед ним на траве, кавалеристы широко раскинули свои белоснежные пелерины, словно покойницкие саваны.
— Конечно, — сказал король, куснув травинку, — вам нелегко дались эти походы. Но вы не можете пожаловаться, что вам скучно служить со мной… Сейчас я снова стану вас веселить. Вы уже поняли, надеюсь, отчего я привел вас сюда… В самом деле, — вздохнул он, — мне было бы приятнее сидеть сейчас в Сан-Суси и играть на флейте. Но — увы! — я здесь, на голой земле, я не ел с утра, я не спал шесть ночей…
Потом, поднявшись с плаща, Фридрих закончил:
— Переправой через Одер мы открыли дорогу к успеху. Теперь следует запутать Салтыкова… Вам приходилось наблюдать за жизнью муравейника? Ах, как они деятельны! Все куда-то бегут, спешат, что-то тащат, сталкиваются, снова разбегаются… Вот пусть же и наши войска в канун битвы ведут себя, как эти муравьи; Салтыков должен растеряться от их живости. И не поймет, откуда мы нанесем ему удар…
…Костер медленно угасал. На разодранном плаще, устало раскрыв впалый, словно у мертвеца, безгубый рот, спал король Прусский и курфюрст Бранденбургский.
Над ним рушились звезды. Была как раз страдная пора. Но хлеба Европы погибнут в этом году… По берегу Одера еще долго бродил Зейдлиц, и порывы ветра раздували его белый покров.
Как саван, как саван, как саван… О чем думал он?
Медленно и величаво катил свои воды Одер.., куда?
* * *
До русского лагеря дошла весть, что король уже рядом, его три колонны, как три бивня, нацелены в грудь русской армии. Лаудон не мог скрыть своего удовольствия.
— Вот, — сказал он Салтыкову, затаенно улыбаясь, — вы еще не сталкивались с ним основательно. Король — это не мальчишка Ведель; он уже обошел вас… Что скажете теперь, генерал-аншеф?
Салтыков ответил Лаудону:
— Я думаю, что не врут люди, воинский гений Фридриха восхваляя. И впрямь — отличный полководец! У меня зазнайства перед королем нету. Но почту за счастие великое для персоны своей скромной сразиться лично с королем Пруссии!
Салтыков, и без того мало любимый, вызвал всеобщую солдатскую ярость распоряжением рыть шанцы. Копать землю — кому это приятно? Возле селения Кунерсдорф, на виду у города Франкфурта, генерал-аншеф деловито выбрал для армии отличную позицию.
— Копай, ребятушки, копай, — говорил он солдатам. — Да языка не погань словом матерным. Не подобает православным христианам матерны лаяти, понеже матерь наша — земля! В нее же и возвращаемся, и тьму смертную, яко отдых, навечно приемлем…
Фридрих — через шпионов — внимательно следил за работою Салтыкова. Узнал, что русские основательно укрепляют фронт, и решил ударить на них с тыла. Но Петр Семенович — не дурак; он подождал, пока укрепят его солдаты позиции, затем сказал:
— А ну-кась, развернем теперича лагерь… Копай, соколики, с другой сторонки!
— Пруссак старый, — неслось ему в спину из окопов. — Нацепил косицу и ходит тут… Курдюк с квашеным поносом!
Но Салтыков мнению армии не уступил. Лаской, угрозой, плетями, но приказ заставил исполнить. Глубокий ретраншемент пролег через весь фронт, объединяя фланги армии. Тыл русского войска был укреплен так же прочно, как и фронт его. Покончив с этим, Петр Семенович забрался в прохладу палатки, где его навестил Лаудон:
— Мой штаб закончил подсчет. Наши силы превышают силы прусского короля на двенадцать тысяч человек.
— А король прусский, — отвечал Салтыков, — прав: надобно не числом побеждать, а умением! Коли на одного молодца двадцать сопляков навалятся и побьют молодца — это еще не успех.
— Генерал-аншеф, вы часто ссылаетесь в мнении своем на Фридриха, врага нашего… Уж не влюблены ли вы в него?
— Изверга такого в конфидентах своих не держу. Но учиться у врага, ежели, он толков и опытен, не пренебрегаю. И вам советую над тактикой Фридриха почаще задумываться.
