Но чудовищный призрак «тридцатьчетверки» уже не покидал воображения немцев, и в создании новых танков Германия отныне лишь подражала идеальным формам русского танка. Сейчас, когда я пишу эти строки, даже страшно при мысли, что лучший танк мира Т-34 у нас хотели отвергнуть: сомнения вызывали дизель, сварной корпус, литая башня и чисто гусеничный ход, иными словами, все самое достойное в конструкции, что и принесло танку международную славу. А в 1965 году военная общественность ФРГ отметила 25-летний юбилей со дня рождения первой «тридцатьчетверки», и на эту памятную дату немцы наложили мрачную паутину роковых воспоминаний. Журнал «Зольдат унд техник» признал, что своим появлением Т-34 дал совершенную конструкцию танка, и потому все мировое танкостроение (вплоть до конца XX века) будет исходить лишь из тех технических результатов, что были достигнуты советской наукой. Мы, отступающие в сорок первом, могли быть уверены, что оружие будет и это оружие будет лучше вражеского.
19. Люди, где ваши могилы?
Паулюс с зятем вылетели как раз в те места, где осталась моя прародина (по линии бабушки Василисы Минаевны Карениной) и где моему сердцу очень много значат старинные имена — Псков, Дно, Порхов, Замостье и тишайшая речка Шелонь, в которой я, помнится, ловил в детстве раков…
56-й танковый корпус Манштейна прославился тем, что за 4 дня и 5 часов проскочил от границ Пруссии до города Двинска (ныне Даугавпилс) и занял мосты через Западную Двину (Даугаву). Но, выбравшись на Псковщину, он попал в окружение, его котел снабжался по воздуху.
Это никак не украсило биографии Манштейна:
— Ну, Паулюс, не желаю вам попадать в котлы. Ощущение такое, будто заперли в сейф, протянув мне соломинку, через которую я мало пил, худо дышал и плохо мочился.
Московское радио сообщало, что в боях захвачены секретные документы Манштейна об огнеметах (речь шла о самовозгорающемся фосфоре, предтече американского напалма ). Паулюс «поздравил» Манштейна с выговором от имени ОКХ за потерю бдительности, хотя это никак не испортило их отношений. Манштейн доложил, что потери чудовищны, сейчас одну его панцер-дивизию послали к Ильменю на борьбу с партизанами.
— Откуда здесь франтиреры? — удивился Паулюс.
— Наверное, наш визит в СССР был настолько внезапен для русских, что местные власти не успели с мобилизацией. Теперь мужчины призывного возраста ушли в леса, к их кострам подсаживаются выходящие из окружения и просто недовольные нами, не вам объяснять, как зверствуют люди из компании Гиммлера. Так что, Паулюс, мы, кажется, обретаем в России второй фронт , и с этим фронтом предстоит считаться.
На траках танков Манштейна еще хранилась пыль дорог всей Европы, а он вдруг заговорил, что они… застряли.
— Чем объясните свою оперативную паузу?
— Даже размерами наших гусениц, — объяснил Манштейн. — Если вы из Цоссена завтра дадите сигнал двинуть мои «ролики» на Ленинград, мы выйдем к курортам Луги и Вырицы уже с забитыми пылью фильтрами и лопнувшими траками… Не только у нас, но даже у техники сдают нервы и лопаются перепонки!
Беседуя, они шли от полевого аэродрома по заливным лугам, незаметно для себя собрали громадный букет ромашек. В безвестной деревеньке на берегу тихой речки Манштейн занимал избу — с печкой и полатями; барон Альфред Кутченбах, с интересом оглядываясь, уселся на лавке под киотом, и строгие русские боги сурово взирали на загадочных пришельцев. В углу же горницы стоял ящик, из которого торчали горлышки водочных «четвертинок».
Манштейн хвалил русских за их сообразительность:
— Чертовски удобную придумали они расфасовку! Этот ящик достался нам в качестве трофея из одной сельской лавки. Больше там ничего не было. Только учебники, какие-то книжки, паршивые «фотокоры» на треногах и пачки соли, пропахшие керосином.
Манштейн сообщил: тяжелые русские танки KB, истратив боезапас, идут прямо на таран, и тогда (если не взрываются при ударе) оставляют от немецких «роликов» груды искореженного металла. Паулюс в ответ рассказал Манштейну, что с Т-34 не справляется даже противотанковая артиллерия — лучшая в мире:
— Шкуру этих зверей пробивает только швейцарская зенитка (калибром «восемь-восемь»). Это даже немыслимо, — говорил Паулюс, — если небесная артиллерия станет опускать стволы к самой земле, выступая в несвойственном ей амплуа.
Манштейн занимался устройством букета:
— На этих «восемь-восемь» пока и держимся…
Появились хлеб с зельцем, копченая колбаса. Манштейн сказал, что в недавнем бою пленен русский подполковник; он решил не передавать его в СД или СС:
— Потому что это старый, еще царский офицер. Я держу его при себе — под охраной в бане на огороде. Он предельно откровенен, и мы иногда с ним дискутируем.
— Любопытно. Пригласите его, — сказал Паулюс… Появился пленный (заспанный).
Седоватый ежик волос. Широкое лицо. Грубые руки. В петлицах гимнастерки — три шпалы. Пожалуй, никто, кроме Кутченбаха, не заметил, что он припадает на одну ногу. Увидев зондерфюрера войск СС, сидящего под иконой «Утоли мои печали», русский сказал:
— Ага! Вот этот тип и станет мордовать меня?
Кутченбах засмеялся, отвечая ему по-русски:
— Не бойтесь. Я не по этой части. Переводчик.
— Значит, в эмиграции нашего языка не забыли?
— Я не русский, а немец. Садитесь, пожалуйста.
Манштейн привычно запустил руку в магазинную тару и вытянул на стол четыре бутылочки — каждому по штуке.
— Никак не научусь открывать без штопора.
— Не велика мудрость, — сказал пленный, ударом ладони вышибая пробки, так что водка плеснулась за печку.
На его груди одиноко светилась медаль «XX лет в РККА», и Паулюс с некоторым удивлением заметил;
— Не слишком-то щедро вас награждает Сталин.
Подполковник оглядел Паулюса с ног до головы:
— Да, Гитлер щедрее… Но вы и воюете больше нашего. А у нас — что? Конфликт на КВЖД, конфликт на озере Хасан, конфликт на Халхин-Голе, конфликт на Карельском перешейке… Войн нет — одни конфликты: а с них, сами понимаете, воевать не научишься и орденов не нахватаешься.
Кутченбах долго изучал водочную этикетку.
— Цена три марки и пятнадцать пфеннигов… Дорого!
— А вам-то, — ответил пленный, — не все ли равно, что дешево, что дорого? Вы же за нашу водку не платили.
— Думаю, — ответил зондерфюрер, — приди вы в Берлин, вы бы тоже не стали выбивать в кассе чеки за хальб-литтер.
На это подполковник сказал ему:
— До Берлина-то нам еще топать и топать…
Кутченбах перевел, и все дружно захохотали.
— Ваш чин в царской армии? — спросил Паулюс.
— Штабс-капитан. Честь имею.
