— Попадание… в машину! — разом заголосили сигнальщики.
— Ясно вижу, — ответил Гурин, даже не тронув бинокль.
Эсминец врага запарил машиной, ускользая в заряде липкого снега. Третий корабль противника полыхнул яркой вспышкой огня и тоже побежал прочь, сбивая с надстроек зеленое пламя. «Семерки» не дали немцам прорваться к судам каравана.
— Ох и врезали! — радовались матросы. — Прямо в примус… аж кастрюлькой накрылись и побежали!
Бой был краток, как удар меча. За эти считанные мгновения, что насыщены ветром и скоростью, противник успел дать по советским эсминцам пять залпов.
«Гремящий» и «Сокрушительный» ответили семью залпами. Видимость сократилась до трех кабельтовых — все вокруг серое, вязкое, сырое, промозглое. Вот из этой слякоти вырвался на пересечку нашего курса британский эсминец «Фьюри».
Его ухающие, как филины, автоматические «пом-помы» развернулись на «Сокрушительный». К обоюдному счастью, на «Фьюри» быстро обнаружили свою ошибку, а огонь союзников оказался неточным (убитых и раненых у нас не было). Горячка англичан даже понятна: «Тринидад» торпедирован, а на «Эклипсе» противник снес за борт две пушки, покорежил снарядами рубки.
Теперь надо было выручать союзников, и Гурин поспешил на помощь британскому крейсеру. Это была печальная картина. Раненный торпедой «Тринидад» медленно двигался в неразберихе шторма с креном на левый борт. А рядом с ним, словно желая поддержать старшего собрата, рыскали верткие корветы. Из пробоины под мостиком «Тринидада» валил дым. Потом оттуда выметнуло язык оранжевого пламени.
— Котельный отсек залит, — прочел сигнальщик сообщение с «Тринидада», имею на борту много раненых…
С борта «Сокрушительного» комдив-1 П. Колчин «писал» на «Гремящий», что получена шифровка из штаба: противник выставил на Кильдинском плесе пять подводных лодок. До Мурманска оставалось еще 150 миль. В 11.30 англичане ушли, ведя пораженный крейсер, и теперь весь караван встал под защиту только двух наших эсминцев. О том, чтобы спать или есть, уже не могло быть и речи. Все насущное происходило на мостике. Судьба каравана — это наша судьба: каждый такой транспорт — это десять железнодорожных эшелонов с оружием.
— А шторм усиливается, — обеспокоенно заметил Гурин своему помощнику Васильеву. — Александр Михайлович, будьте любезны, обойдите еще раз нижние палубы…
Крепчал и мороз, началось опасное обледенение. Многотонный груз льда, твердо закоченевший на полубаках, мог задержать эсминцы в губительном крене, и тогда корабли способны перевернуться.
— Людей на обколку льда! — последовал приказ.
На подходе каравана к Кольскому заливу волны окончательно взбесились.
Кстати, эта же волны и помогли сейчас «Гремящему». В глубокой распадине между высоких волн море вдруг обнажило рубку гитлеровской подлодки, словно показывая: «Вот она, смотрите скорей, сейчас опять я захлестну ее волной!»
— Бомбы — товсь! — и Гурия приказал «полный» в машины.
Васильев потянул рукоять — над океаном завыла сирена.
«Гремящий» пошел на таран…
Шторм не вовремя подбросил эсминец на гребень: «Гремящий» пронесло над подлодкой. Таран не удался! Но котельные машинисты и все те, кто нес, вахту в низах, слышали, как днище корабля все же скрежетнуло килем по субмарине… Левая машина — вперед, правая машина — назад: разворот! — теперь глубинная атака…
Гурин мельком глянул на корму: по низкому юту свободно ходили волны, обмывая стеллажи бомб, заранее обколотых ото льда. Минеры уже сбрасывали цепи креплений. За этих людей было страшно сейчас: их могло смыть при атаке в любую секунду.
— Первая серия — пошла!
На крутом развороте полубак принял на себя лавину воды. И волна, взметнувшись, хлобыстнула по мостику, выбила в рубке ветровые стекла. Люди были сброшены с ног. Гурин заметил, что усатый рулевой Игорь Пчелин манипуляторов все же не выпустил.
— Молодец! — сказал командир, снова глянув на корму…
Нет, кажется, из минной команды никого не смыло, и теперь там, в бешенстве шторма, колотили глубину взрывы. На двадцать первой бомбе Гурин приказал «дробь атаке» — и стало тихо. Сигнальщики и комендоры выливали воду из карманов полушубков.
— Один взрыв, двадцать второй, был лишний, — доложил командиру его помощник Васильев.
— Лишний — не наш! — ответил Гурин. — Видать, на лодке разнесло к черту батареи, а это значит… Смотри!
На поверхности океана, глухо урча, лопались гигантские пузыри. Океан отвоевывал лодку для себя, вышибая напором воды остатки воздуха из ее душных отсеков. Сейчас там — на глубине — растворились во мраке жизни тех, кто пришел сюда, чтобы нести смерть другим. Вместе с воздухом море выбросило и какую-то сумку из парусины. Подцепить ее с борта «Гремящего» не удалось — она тут же опять затонула…
Телеграф на мостике отработал движение вперед. Пошли дальше. Напор волн при атаке был столь велик, что сорвало крышки клюзов, в кают-компании согнуло пиллерсы. Это обычная история — на «Гремящем» даже не удивлялись.
Последний транспорт каравана уже втянулся в теснину Кольского залива. Два советских эсминца довели PQ-13 без потерь. Кажется, мы и дома, и не так страшен черт, как его малюют…
Корабли каравана разгружались в Мурманске. Раненые английские матросы поступили на излечение в госпиталь Северного флота. «Тринидад» дотащили до судоверфи, и мурманские корабелы теперь зашивали его пробоину. Это были настоящие добрые отношения, и тогда нам казалось, что такие отношения будут продолжаться всегда, как и положено среди друзей-союзников…
ВОЛКИ БЕГУТ НА СЕВЕР
Вожак всех «волчьих стай» с завидной роскошью проживал то в Париже, то в Лориане. Забота Деница о своих «волках» простиралась до того, что он лично встречал свои лодки, идущие с океана на базы. Он украшал подводников лаврами и крестами. В голодающей Европе подводники как сыр в масле катались. Дениц устраивал для них лукулловы пиры. Особо отличившиеся экипажи проводили свои отпуска в Ницце и в Монте-Карло. Дениц фамильярничал с подводниками, позволяя матросам называть себя «папой», командиров лодок Дениц знал по именам. Подводные лодки встречали огромные толпы людей на пирсах с оркестрами, венками, микрофонами… Торжественная встреча записывалась на пленку и передавалась широковещательными радиостанциями в такой же шумной и выразительной форме, которую используют в наше время телевизионные комментаторы».
Порядок на базах Лориана был такой: если вернулись живы, адмирал давал 27 дней, из которых 9 — для работы, 9-для разгула, 9-для поездки домой. Лориан был не только базой подводников Гитлера — здесь фешенебельные бордели пропускали всех прибывающих с моря, чтобы в диком распутстве они стряхнули с себя все ужасы и кошмары похода. Англичане не раз бомбили Лориан, надеясь накрыть «волков» поближе к ночи, когда они разбредаются по притонам. Но предусмотрительный «папа» Дениц заранее вынес публичные дома из Лориана за черту города, а железобетонные навесы, под которыми стояли подводные лодки, как лошади в стойлах, фугаски не могли пробить…
