Советский парламентарий И. П. Мазурук снова в полете.
Ревут «каталины» над океаном… дальше, дальше, дальше!
В краткие сумерки, заменяющие здесь ночь, на горизонте появляется
Полярная звезда, которую местные каюры, охотники и следопыты называют звездой Нгер-Нумгы.
Ты самая яркая в звездном посеве, Ты летишь над землею, что в толще снегов, Твое имя-стремленье на север, на север…
Нгер-Нумгы! — я не знаю прекраснее слов.
ЧЕРЧИЛЛЬ — СТАЛИНУ. СТАЛИН — ЧЕРЧИЛЛЮ.
Честные люди в США и Англии понимали, что союзный долг — прежде всего, и сэр Хамильтон в эти дни заявил: «Размышляя о будущем, я счастлив, когда думаю о планах проводки конвоя PQ-18!» Да, уже вставал вопрос о посылке следующего каравана под литерами PQ-18… Хамильтон указал и на главного виновника трагедии PQ-17 — буквально ткнул пальцем в Черчилля, за что и пострадал (был удален с флота на береговую службу).
Черчилль дважды занимал ответственный пост первого лорда Адмиралтейства и, наверное, имел право причислять себя к породе людей просоленных. Но тот же адмирал Хамильтон говорил, что самые мрачные страницы британского флота, так или иначе, всегда связаны с именем «необузданного диктатора»
Черчилля…
Когда караван PQ-17 был уже разгромлен и лишь некоторые транспорта-одиночки еще тащились через океан, ожидая или встречи с советскими эсминцами, или жуткого конца в пучинах, в эти дни (а именно 18 июля 1942 года) премьер У. Черчилль отправил послание И. В. Сталину:
«…В случае с последним конвоем под номером PQ-17 немцы наконец использовали свои силы таким способом, которого мы всегда опасались. Они сконцентрировали свои подводные лодки к западу от острова Медвежий, а свои надводные корабли держали в резерве для нападения к востоку от острова Медвежий. Окончательная судьба конвоя PQ-17. еще не ясна.
В настоящий момент в Архангельск прибыли только четыре парохода, а шесть других находятся в гаванях Новой Земли. Последние могут, однако, по отдельности подвергнуться нападению с воздуха. Поэтому в лучшем случае уцелеет только одна треть. Я должен объяснить опасности и трудности этих операций с конвоями, когда эскадра противника базируется на Крайнем Севере.
Мы не считаем правильным рисковать нашим флотом метрополии к востоку от острова Медвежий или там, где он может подвергнуться нападению немецких самолетов, базирующихся на побережье.
Если один или два из наших весьма немногочисленных мощных судов погибли бы или хотя бы были серьезно повреждены, в то время как «Тирпиц» и сопровождающие его корабли, к которым скоро должен присоединиться «Шарнхорст», остались бы в действии, то все господство в Атлантике было бы потеряно».
Из этого письма уже отчетливо видно, к чему клонит У. Черчилль. По сути дела, это письмо — дипломатическое предупреждение СССР, чтобы русские помощи в дальнейшем не ожидали.
Мы могли бы обойтись и без поставок по ленд-лизу.
Но отказываться от ленд-лиза мы не желали…
23 июля И.В. Сталин дал ответ У. Черчиллю на его послание от 18 июля…
Вот что он писал премьер-министру Англии:
«Наши военно-морские специалисты считают доводы английских морских специалистов о необходимости прекращения подвоза военных материалов в северные порты СССР несостоятельными. Они убеждены, что при доброй воле и готовности выполнить взятые на себя обязательства подвоз мог бы осуществляться регулярно с большими потерями для немцев.
Приказ Английского Адмиралтейства 17-му конвою покинуть транспорта и вернуться в Англию, а транспортным судам рассыпаться и добираться в одиночку до советских портов без эскорта наши специалисты считают непонятным и необъяснимым.
Я, конечно, не считаю, что регулярный подвоз в северные советские порты возможен без риска и потерь. Но в обстановке войны ни одно большое дело не может быть осуществлено без риска и потерь.
Вам, конечно, известно, что Советский Союз несет несравненно, более серьезные потери. Во всяком случае, я никак не мог предположить, что Правительство Великобритании откажет нам в подвозе военных материалов именно теперь, когда Советский Союз особенно нуждается в подвозе военных материалов в момент серьезного напряжения на советско-германском фронте…»
Письмо Сталина вручал Черчиллю лично советский посол И. М. Майский.
Британский премьер был одет в синий комбинезон на застежке «молния», у него было дурное настроение (что-то опять не ладилась война в Египте). Вспоминая об этом дне, И. М. Майский пишет: «С горя Черчилль, видимо, немножко перехватил виски. Это заметно было по его лицу, глазам, жестам. Моментами у него как-то странно дергалась голова, и тогда чувствовалось, что, в сущности, он уже старик… страшное напряжение воли и сознания поддерживает Черчилля». Премьер, прочтя послание Сталина, испугался, мысли о возможности выхода СССР из войны, что он и дал понять советскому послу.
Иван Михайлович Майский резко возразил премьеру:
— Никому у нас в голову не приходит мысль о прекращении борьбы. Наш путь определен раз и навсегда — борьба до конца… Однако надо считаться и с реальностями ситуации…
«ПУСТЬ ЯРОСТЬ БЛАГОРОДНАЯ…»
Сторожевик, который недавно по неопытности пробомбил свою же подлодку, стучал машиной далеко в океане… На мостике посапывал трубкой «батя» в звании лейтенанта, и когда он спал, то ему снились сны — прежние сны, еще довоенные: подъем трала лебедкой, после чего наступало видение плещущей на палубе рыбы: треска тут… пикша…. палтус! Это были сны мирные, а до военных снов он еще не дослужился…
Вахту на мостике, подсменяя командира, нес минер сторожевика Володя Петров, досрочно выпущенный из училища в наискромнейшем звании младшего лейтенанта. Недавно на борту сторожевика установили шумопеленгаторную станцию, снятую с поврежденной подлодки. Прислали в команду и акустика, списанного с Подплава, где он оглох, прослушивая воду при бомбежках, а теперь слух к нему опять возвратился…
За стеклом кабины, покрытым каплями брызг, виднелось молодое угрюмое лицо акустика. Этот парень уже изведал однажды неимоверный холод океанской пучины, чудом остался жив и теперь не мог обходиться без электрогрелки — он сильно мерз. Тонкие, изящные пальцы матроса удивительно красивым жестом держали винт поискового пеленга. Накануне войны скрипач, лауреат всесоюзного конкурса, акустик теперь не играл. Для него на все лады играл таинственные мрачные мелодии великий маэстро — океан. Акустик был теперь не исполнителем — он был лишь придирчивым слушателем… Вращая винт компенсатора, он настраивал аппаратуру на каждый подозрительный шум, которых всегда такое множество в океане…
Лицо стало озабоченным. Углы рта опустились. Рука замерла. Глаза он закрыл. И доложил о пеленге:
— Контакт есть!
— Контакт есть, — одновременно доложили с «нибелунга».
— А что за судно? — спросил Ральф Зеггерс.
