— Эге, сотник! Садись рядом с нами…
Гонта и Железняк наказали Шиле взять сотню гайдамаков и скакать к городу Балта, куда сбегались все конфедераты барские после разгрома. Кого настигнут — сечь саблями!
— Да Балту, гляди, с турецкою Галтой не спутай.
— Не спутаю. — И Шило с отрядом ускакал…
Умань гайдамаки брали штурмом. Бесстрашно, под огнем пушек, взломали брамы и хлынули в улицы города. Пощады никому не давали. Кровь за кровь. Око за око.
К ногам Гонты слетела и голова пана Цесельского.
— Саблею — за петлю, получай!
А дочку Цесельского, к себе прижал, как родную:
— Не троньте ее! Дети за батькив невинны… Я тебе, дочурка моя, придано богато выдам. Доживешь до лет моих, напиши правду — как гайдамаки за волю вольную бились…
Из Умани Железняк с Гонтою рассылали воззвания к народу украинскому: «Жители Короны, обитающие во владеньях шляхетских, королевских и духовных, ваш час настал! Пришло время освободиться из неволи… пришло время отомстить за все наши Пуки и терзания…» Народное восстание охватило всю Украину, докатилось оно вплоть до Галиции, даже до Волыни — все вокруг сотрясалось от грохота гайдамацкой конницы: пугу-пугу… Наивные дети степной вольницы, они слали русским властям в Киеве подробные рапорты, отчитываясь в том, что сделали, и даже спрашивали — что делать им дальше?
«Золотая грамота» Екатерины оказалась фальшивой….
А сотенный атаман Шило все гнал и гнал свой казачий отряд дальше — на Балту, на Балту, и стелилась под потными животами лошадей трава степная, трава дикая, трава высоченная.
— Пугу, пугу… летит казак с Лугу!
Блеснули воды пограничной Синюхи, что обтекала земли орды Едисанской, привольные степи запорожские. Балта считалась городом польским, но через Синюху был перекинут мостик, и стоило перейти через него реку — сразу попадешь в турецкую Галту.
— Пугу-пугу… пугу! — налетели на город гайдамаки.
По другому берегу речки Синюхи шлялись сонные турки в шароварах, из своей Галты они покрикивали в польскую Балту:
— Эй, казак! Богатый бакшиш собрал?
— Можем и поделиться, — отвечали им гайдамаки.
А ярмарка в Балте была богатая: там греки и саксонцы, даже пруссаки торговали, — туркам было завидно видеть чужую добычу. Шило велел возвращаться, но в дороге обратной повстанцы узнали, что после их ухода турки накинулись, как воронье, на беззащитную Балту, начали кровавый грабеж греков, армян и православных.
— Вернемся! — дружно закричали гайдамаки.
Вернулись, и начался бой. Гайдамаки в азарте сечи проскочили мост и ворвались в турецкую Галту, там они никого не пожалели. На другой день турки ответили им яростным нападением, тоже никого не жалея, но были отбиты. Гайдамаки орали им через речку:
— Эй, Хасан! Кончай драться… лучше выпьем!
Враждующие помирились. Казаки честно свалили на мосту все пограбленное, турки разобрали свое добро, угостили казаков вином молдавским, а гайдамаки дали хлебнуть хохлацкой горилки.
Шило вновь скомандовал: «На лошадей! — и они ушли.
Узнав обо всем этом, старый хотинский паша сказал:
— Крепко ли помирились наши с гайдамаками?
— Очень крепко, и даже все добро вернули.
— Вот и хорошо, что так кончилось…
Но главарь барских конфедератов Пулавский расшумелся, что затронута честь султана турецкого и он сейчас же поскачет в Константинополь, а там маркиз Вержен поможет ему довести до ушей Мустафы III истину об уманских и балтских событиях.
— Без войны вам не жить! — бушевал Пулавский.
Хотинский паша велел отвести горлопана в крепость и там запереть. Ночью он вошел в камеру, накинул на шею спящего шелковую петлю и задавил.
— Вот теперь войны не будет, — сказал мудрый паша…
Но если бы он знал, кто управляет Диваном!
Поздно! Барон Франсуа де Тотт, резидент Версаля при дворе Бахчисарая, накрыл стол для калги-султана и его свиты. Русский кожаный поднос обложили сухарями и копчеными окороками из конины, которые очень обрадовали татар. Отдельно подали красную икру и вяленый изюм. Дипломат Франции угостил калгу шампанским.
— Аллах мне простит, — сказал тот, жадно выпив…
Далекие от политики Европы, татары и ногайцы жаждали лишь добычи и многолетнего безделья за счет ясырей — пленных. Россия никак не ожидала нападения, когда в степные пределы вторглась неумолимая орда. Румянцев из Глухова приказал срочно эвакуировать население степных хуторов, и крымские татары врезались в безлюдное пространство, имея цель — Бахмут, но на подходах к этому городу были перехвачены регулярными войсками, которые и уничтожили всех разбойников — поголовно, баш на баш!
Зато главные силы калги-султана, таясь по балкам, устремились прямо на Харьков, а Румянцев из Глухова не разгадал их маршрута. Сельские жители прятались от татар в скирды сена, забивались с детьми в солому. Но татары — народ опытный: они поджигали стога, обожженные люди выбегали, гася на себе одежду, татары со смехом арканили их, как скотину. Дуя на замерзшие пальцы, барон де Тотт наспех записывал впечатления от набега: «Головы русских детей выглядывают из мешков. Дочь с матерью бегут за лошадью татарина, привязанные к тулуке седла. Отец бежит подле сына на арканах… Впереди нас ревут угоняемые волы и овцы. Все в удивительном движении, и уже никогда не собьется с пути под бдительным оком татарина, сразу же ставшего богачом…» Горящие стрелы вонзались в соломенные крыши — огонь пожирал мазанки со свистом и таким чудовищным жаром, что многие татары тут же падали замертво, задохнувшись. Воздух был наполнен плачем женщин и криками мужчин, пепел хрустел на зубах лошадей и на зубах французского дипломата… О, как далек отсюда божественный Версаль!
Жажда добычи гнала татар вперед, только вперед — на Харьков. Они полоняли толпы беззащитных людей, все уничтожая, все сжигая, дотла разорили Новую Сербию, а ночью ретивый калга взмахом нагайки обвел курганы, охваченные огнями пожаров:
— Скажи, посол короля, что это тебе напоминает?
— Бургундию или Фландрию, — отвечал де Тотт.
— Неужели и у вас в Европе бывают такие зрелища?..
Харьковчане вооружились. Пастор Виганд, бывший профессор Московского университета, возглавил ополчение из студентов духовной семинарии. Бурсаки тащили на брустверы пушки, их черные рясы трепали степные ветры. А вокруг, насколько хватал глаз, сгорали деревни — враг рядом! Из окрестностей Харькова разбойники угнали 20 000 человек, ни один из них уже не вернулся. До татарского Перекопа дошла всего тысяча харьковчан — остальные пали в пути («так как, — писал пастор Виганд, — татары заставили их все время пути от Харькова до Крыма бежать привязанными к их лошадям»).
Хотинский паша, задавивший Пулавского, был умный турок и войны с Россией не хотел, но зато хотела ее Франция!
