Фридрих пропустил Павла, потом сказал Румянцеву:
— Мы старые друзья! Прошу следовать впереди меня.
В покоях королевы Павел был представлен невесте, плеча которой он едва достигал своим париком. Физическое развитие ее и впрямь было великолепно. Мать невесты хвасталась, что по совету Руссо всех детей вскормила собственной грудью:
— Теперь вы сами видите, что у меня получилось!
Опыт вполне удался: София-Доротея обладала таким мощным бюстом, как будто ее готовили в кормилицы. Маленькому цесаревичу очень понравилась гигантская принцесса. Заметив в ее руках нарядный альбомчик, Павел справился о его назначении. Ответ был — конечно же! — продуман заранее:
— Я записываю в альбом русские слова, чтобы при свидании с вашей великой и мудрой матерью сразу заговорить с нею по-русски и тем доставить ей удовольствие…
Павел просил принца Генриха передать невесте, что он влюблен, а через два дня сделал формальное предложение. «Политика… голая политика», — отозвался об этом король.
— Дети мои, — обратился он к молодым, — прошу откушать с немощным старцем. У меня найдется и вкусненькое.
Он угостил их паштетом из балтийских угрей, итальянской «полентой» и говядиной, разваренной в водке. Беседуя с ними король не забывал о Польше:
— В прусских пределах я совместил три религии — католическую, византийскую (вашу!), протестантскую. Таким образом, пощипав Польшу, я как бы принял святое причастие. Это не принесло покоя моей слабой душе: для благоденствия королевства мне, старику, не хватает еще и… Данцига!
— Ваше величество, — приложился Павел к руке короля, — если бы я только царствовал, поверьте, что Данциг…
— Не будем забегать впереди наших лошадей, — остудил его порыв Фридрих. — Беспощадная мельница времени и так мелет для будущих пирогов. Я сейчас призову своего наследника…
Фридрих пригласил племянника, будущего короля Фридриха Вильгельма, и скрепил пожатье их рук:
— Клянитесь, дети мои, что, достигнув престолов, вы сохраните дружбу наших дворов — в сердцах! в политике!
— Клянемся, — отвечали будущие самодержцы.
— И завещайте эту клятву детям своим.
— Клянемся, — последовал ответный возглас.
Очень довольный, король вернулся к столу:
— Моя бедная матушка говорила, что в старости можно делать все, что делал в юности, только понемножку. У меня сегодня счастливый день, и мне захотелось выпить… немножко!
Павел с нетерпением ожидал, что король угостит его зрелищем потсдамских парадов, фрунтов и прочими чудесами плацев, но не тут-то было: опытный политик, Фридрих не сделал этого, чтобы не возбуждать недовольства к себе в Петербурге. Он лишь мельком, без охоты, показал свой Потсдамский полк:
— Есть в этом мире вещи куда более интереснее фрунта…
Жениха с невестой отвезли в замок Рейнсберг, стоящий посреди угрюмых лесов, на берегу мрачного, затихшего озера. И здесь, в окружении давящей тишины, Павел бурно разрыдался:
— Я так одинок… я так несчастен, принцесса!
— Со мною вы не будете одиноки, — утешала его невеста. — Я принесу вам покой души и много детей.
— Ах! Сколько же мне еще можно ждать?
— Всего девять месяцев, — заверила его невеста.
— Да? Но ведь и ожидаю другого…
Не рождения наследника, а смерти матери!
Екатерина велела жене фельдмаршала Румянцева выехать в Мемель — навстречу вюртембергской невесте.
— Мне нужен внук-наследник, — сказала императрица. — Соблаговолите учинить тщательный осмотр, о чем и доложите. Я не хочу повторения истории с Natalie… Заодно уж, графиня, проследите, чтобы ни одна немецкая мышь не прошмыгнула на Русь за вюртембергскою кисочкой…
От Мемеля Павел ехал один, а невеста осталась в Мемеле проститься с родителями. Она умоляла русскую свиту пропустить с нею в Россию подругу, Юлиану Шиллинг фон Канштадт (будущую мать будущего шефа жандармов А. X. Бенкендорфа), но русские твердо держались указаний своего Кабинета:
— Вы можете ехать одна. Только одна!
Павел долго ожидал невесту в Ямбурге:
— Что случилось с вами, волшебная принцесса?
Губу невесты безобразно раздуло, в жестоком флюсе оттопырилась ее щека, один глаз совсем заплыл. Она сказала:
— Продуло в дороге. И пчелка в губку кусила…
Екатерина встретила молодых у шлагбаума Царского Села. Обозрев флюс и царственные габариты принцессы, она не удержалась и, фыркнув, шепнула своей наперснице Парашке Брюс:
— Подумать только! Сколько добра сразу из Монбельяра, и все это достанется одному моему глупому сыну…
Попав в райское великолепие дворца Екатерины, невеста рухнула на паркет и поползла к императрице на коленях. Екатерина (если верить Корберону) крикнула:
— Быстро закрыть двери из аванзалы!
Она не хотела, чтобы придворные видели это недостойное пресмыкательство. «Зрелище, — писал Корберон, — было сокрыто от любопытных глаз. Но, очевидно, императрица осталась довольна подобным унижением…» Принцесса была крещена с именем Марии Федоровны, а поздней осенью состоялась свадьба. Покидая застолье с Петром Завадовским, императрица удалилась, благословив молодых словами:
— Ну, живите, дети мои. Только не скандальте…
Мария Федоровна углубилась в изучение шкафов и комодов своей предшественницы. Гардеробмейстер извинился, что не успел к приезду раздать бедным людям все ее платья и обувь.
— Бедным? — обомлела юная цесаревна. — Да я сама все сношу… Где камеристка? Я должна сверить, что осталось в шкафах, со списком вещей покойницы. — К великому ее огорчению, недоставало пары варшавских туфель.
— Я должна их найти. Если они обозначены в табели, значит, должны быть. Какое счастье, что обувь покойницы мне впору!
Когда Павел покинул Берлин, вдогонку ему Фридрих произнес вещие слова, которые в истории оправдались:
— Наследник высокомерен. Надменен. Заносчив. Управляя русскими (а это народ суровый), он недолго удержится на материнском престоле. Боюсь, что Павла ожидает такой же конец, который постиг и его сумасбродного отца.
Это пророчество Фридрих II закрепил в своих мемуарах. Подсчитав расходы на гостей, он заболел от огорчения. А узнав о его болезни, Вена стала потихоньку собирать войска в Богемии, чтобы затем при последнем вздохе «старого Фрица» наброситься на Силезию. Но «старый Фриц» воскрес.
— Ах, негодяй! — вскричал король, срывая с головы ночной колпак. — Если Вена не дает мне права болеть спокойно, я ведь способен еще вскочить в седло, плюнув на вес рецепты великого врача Циммермана… Европа еще услышит, как грохочут прусские барабаны и как волшебно поют мои воинственные флейты… Горе вам, венские зазнайки!
