— Делайте, что хотите, только меня не трогайте…
Екатерину перепугало появление в ее комнатах неизвестного молодого человека. Он опустился перед ней на колени.
— Кто вы, сударь? — спросила она.
— Не лишайте меня своей благосклонности, — отвечал тот. — Я князь Дмитрий Кантемир, потомок господарей молдавских.
— Что вам угодно от меня?
— Место при вашей особе, которое после смерти Александра Ланского стало вакантно…
— Вы даете себе отчет в том, что сказали?
— О да! И буду счастлив служить вам в алькове…
Екатерина брякнула в колокольчик, вызывая караул:
— В крепость наглеца! На хлеб и воду!..
Следствие установило: молодой человек женат на Елизавете Хрущовой и опутан долгами. Во время болезни Ланского князь Кантемир постоянно шнырял вокруг дворца, живо расспрашивая лакеев о здоровье фаворита, и заметно радовался его ухудшению.
Был уже не раз пойман в комнатах близ покоев государыни, а когда его выводили под руки, сказывал, что ошибся дверьми. Желая стать фаворитом, Кантемир мечтал единым махом расплатиться с долгами, а жене обещал купить алмазную брошку. В крепости искатель фавора сошел с ума, так что выпускать его на волю стало нецелесообразно. Решили в крепости его и оставить, пока снова не поумнеет… На все воля божия! Екатерина велела запрягать лошадей и уехала в Пеллу — в глушь лесов, в приневские чащобы, где царит безлюдье, ревут по ночам лоси, скачут между соснами рыжие белочки. Там строили дворец, схожий с Таврическим; от него сейчас ничего не осталось, — Павел, вступив на престол, разрушил его до основания.
Она прихватила с собой в Пеллу научный трактат доктора Циммермана «Об уединении», который лишь усилил ее меланхолию. Начались странные дни российской истории: государственная машина двигалась по инерции дальше, но без участия самодержавной власти, Екатерина не снимала траур, предалась неутешной скорби, не желая вникать ни в какие дела. Учреждения империи функционировали, как и прежде. Безбородко не выпускал из своих рук бразды внешней политики. Не было только Екатерины, и подобная ситуация становилась опасной в первую очередь для нее же. Если этого не понимала она, поглощенная своими переживаниями, то ненормальное состояние дел понимал Безбородко, который умолял Потемкина бросить все и ехать в столицу…
Потемкина удерживали на юге дела кавказские, требующие особой бдительности. Войска он поручил своему племяннику Самойлову, они вступили в Тифлис, радостно встреченные грузинами. Но их появление за хребтом Кавказа переполошило турок и персов, считавших Грузию своим владением. Лезгинские князья снова сделали набег на Грузию, русские войска на берегах Алазани впервые скрестили оружие с лезгинами, военная репутация которых была безупречна. Потемкин дождался известия о полном разгроме лезгин и только в октябре тронулся на север. Вслед ему летело письмо царя Ираклия II, писавшего, что за свою долгую жизнь он повидал воинов Надира, войска индийские и турецкие, лично сражался с лезгинами, но, увидав в бою русских, не мог представить, «чтобы какие-либо в свете иные войска могли быть подобными по храбрости войскам русским…»
В столице Потемкин сначала встретил Безбородко, поздравив его с графским титулом, недавно обретенным.
— А что сказывает Роджерсон? — спросил он.
— Иван Самойлыч и настаивал на вашем приезде, не видя иной возможности вернуть императрицу в прежнее нормальное состояние.
— Разве она так плоха? Где она сейчас?
— Из Пеллы мы ее едва в Царское Село вытянули…
Потемкин велел кучеру остановиться на одной из улиц, сам кинулся в калитку чужого дома, за поленницей поймал котенка и сунул его за отворот кафтана. Вернулся в карету.
— Езжай далее, — крикнул кучеру.
Екатерина, поникшая и сугорбая, ожидала его в Агатовых комнатах. В вазах стояли букеты из желтых листьев, пахнущих осенней прелестью. Она нежно его поцеловала:
— Приехал… богатырь мой! Все меня оставили.
Потемкин сунул ей в руку мяукающего котенка:
— На-кось! Татарский… от самого Перекопа вез.
— Ой, батенька! Ты всегда угодишь мне…
Потемкин, обеспокоенный, тормошил женщину:
— Тебе надо дела делать, едем, Катенька, со мною… мушмулою в Массандре кормить стану. Чего ты здесь скорчилась?
Вечера были темнущие, шумели дожди осенние. В канделябрах на высоких консолях тихо оплывали разноцветные свечи.
— Ну что? — спрашивал Безбородко. — Оживает ли?
— Надо ее в Тавриду увезти, флот показать.
— Увезти можно, — соглашался граф. — Но вернее будет, на мое усмотрение, ежели сейчас ей молодого любителя подставить.
Потемкин взбеленился:
— Да не арсенал же у меня, чтобы пушка за пушкой выкатывать! Если сгоряча кого и подсунем, так сами потом не возрадуемся.
— Надо приискивать, — сказал Безбородко…
Душевный кризис разрешился без них, и опять-таки при обстоятельствах, вызывающих недоумение. Однажды, на ночь глядя, Екатерина, никем не узнанная, покинула дворец в Царском Селе, взяла наемную коляску, просила везти ее в город. Кучер, сочтя императрицу за какую-то барыньку, не поладившую с мужем, тронул лошадей, на всякий случай предупредив:
— А ведь рубля четыре с тебя. Есть ли деньги-то?
— Нету денег. Доедем до города — найдутся…
Зимний дворец стоял темный, без огонька, челядь давно спала. Екатерина долго стучалась, чтобы ей открыли.
— Да кто же там? — спрашивали сонные лакеи.
— Это я — ваша императрица…
Не навестив своих покоев, она сразу прошла в Эрмитаж, который оказался заперт. Ключей не было. Вызвав стражу, велела взломать двери прикладами ружей, в тиши Эрмитажа прилегла на диванчике. Но средь ночи проснулась, стала спрашивать в карауле: почему при въезде ее крепость не палила из пушек?
— Сейчас же пусть салютуют мне! — приказала она.
Санкт-Петербург был пробужден неожиданной канонадой. Гарнизон, поднятый по тревоге, встал в ружье. Никто не понимал, что случилось, а Екатерина криком звала к себе прислугу:
— Отчего шум в городе? Почему палят пушки?
— Ваше величество указали салютовать.
— Быть того не может! — отвечала императрица. — Разве ж я сумасшедшая, чтобы средь ночи самой себе салюты устраивать?..
И после этого она крепчайше уснула. Утром вполне здраво выслушала доклад Безбородко, снова вникла в дела государства и вела себя так, будто ничего не случилось. Был назначен прием дипломатического корпуса. Послы снова увидели перед собой активную и даже похорошевшую женщину. Движения ее были резкими, слова точными и весомыми… «Наконец, чтобы сообщить вкратце, — писала Екатерина в Европу, — у меня новый друг, очень способный и достойный своего положения». Так в списке фаворитов появилось новое лицо — Александр Ермолов.
