— У меня там родовой замок, но служу я Австрии.
— Однако ваш младший сын строит в Брюсселе баррикады, с которых подлая чернь стреляет по моим войскам.
Ответ де Линя показался всем очень странным:
— У моего сына большие способности к инженерии…
Иосиф уехал. Но появилась женщина красоты бесподобной. Это была Софья Константиновна Витт, урожденная Глявонэ (или Челиче?), и Потемкин, явно ослепленный, представил ее императрице. Екатерина спросила: ради чего она оказалась в Тавриде?
— Завтра я отплываю в турецкую Бруссу, где надеюсь отыскать свою бедную мать. Настолько бедную, что она была вынуждена продать меня и мою сестру польскому нунцию Боскампу. Теперь я даже благодарна матери, продавшей меня…
Потемкин волочился за красавицей, где-то очень долго пропадал, почему Екатерина и встретила его с ревностью:
— Неужели и ты, друг мой, не устоял перед этой низкой тварью, на лице которой выжжено клеймо продажности?
— Мы беседовали о… крепости Хотина, она уверила меня, что случись война, и Хотин сразу отворит нам ворота.
— Каким же образом?
— Сестра мадам Витт, тоже проданная матерью, была куплена пашою Хотина, и она стала «одалыкой» в его серале.
«Одалыка» — звезда гарема (отсюда же и «одалиски»). Но Екатерина до седых волос ревновала Потемкина:
— Вольно ж ей врать, а тебе вольно врунью слушать…
На обратном пути в Россию императрица заночевала в слободе Анновке, тоже принадлежавшей Безбородко.
— Слушай, Андреич, какой уже раз я ночую в твоих поместьях. Всюду, куда ни заедем, везде у тебя имения. Я ведь помню, каким босяком достался ты мне, из косточек суповых ты мозги, словно пес бездомный, высасывал. А теперь? Диву даюсь, и когда ты успел таким магнатом соделаться?
— Все вашими щедротами, — отвечал «щирый хохол»…
В свите царицы появился скромный Голенищев-Кутузов, которого Екатерина встретила очень приветливо:
— Берегите голову, Михаила Ларионыч, — сказала она ему. — Видит Бог, ваша голова еще пригодится матушке-России…
7 июня в Полтаве съехались Потемкин и Суворов, Екатерина со свитой и послами. Здесь перед ними было документально разыграно славное Полтавское сражение, о котором Сегюр известил Париж: «Оно явилось в живой, одушевленной картине, близкой к действительности». Все было исполнено в подлинной исторической точности — и огонь инфантерии, и наскок кавалерии, в громыхании канонады не были слышны только вопли умирающих, ибо войска сражались с притворной жестокостью. Но впечатление от битвы было настолько сильным, что в самые патетические моменты сражения зрители невольно вскрикивали от ужаса. Екатерина поднесла Суворову табакерку со своим портретом и с бриллиантами:
— А три рубля за квартиру, так и быть, я заплачу.
Суворов пал перед ней на колени:
— Спасительница! Не будь тебя, кто бы мне три рубля дал?..
Над землей еще клубились тучи порохового дыма, когда она, низко кланяясь, вручила Потемкину пальмовую ветвь:
— Это тебе, друг мой… за Тавриду! И отныне велю во веки веков звать тебя князем ПОТЕМКИНЫМ-ТАВРИЧЕСКИМ…
Екатерина тронулась на север, последний раз посетив проездом Москву: больше она ее никогда не увидит.
Неурожайный год снова подкосил страну.
— Европу мы здорово удивили, — сказала она. — Теперь пришло время нам самим удивляться…
Королевская дача «Гага» в окрестностях Стокгольма: рыжие камни, поросшие белым мхом, шум ручьев, стройные сосны, по ним скачут белки. Молчаливый камердинер провел офицера до дверей секретного кабинета, в котором его ожидал король.
— Рад видеть вас, Эренстрем, живым и цветущим. Не стану придираться к вам за то, что вы оказались в обществе изменника Магнуса Спренгпортена. Я жду подробного рассказа о виденном…
Рассказ Эренстрема был насыщен точными подробностями о путешествии от Петербурга до Тавриды, в нем было много и таких деталей, которые ускользнули от внимания Сегюра, де Линя и прочих иностранцев. В кабинет вошел узколицый и мрачный брат короля, герцог Зюдерманландский, масон очень «высоких градусов», командовавший шведским флотом. Он спросил:
— Сколько кораблей в Севастополе вы видели?
— Тридцать. Из них многие — линейные.
— Проклятье! — сказал король. — Когда они успели все это построить? Наверное, опять лес не высушили?
Герцог Зюдерманландский сказал, что червя еще нет:
— Червь заведется позже, а пока могут плавать…
От Эренстрема потребовали письменно изложить свой рассказ. Ознакомясь с ним, Густав III сказал:
— Отличный документ, срывающий фальшивый покров миролюбия с моей sestr'ы. Европа в брожении, и вряд ли Швеция избегнет военной участи. Осторожность требует от нас принять некоторые меры. У меня в стране снова неурожай, я выезжаю в Сканию, чтобы молиться заодно с голодающими. Вы найдете меня в Мальме, где и получите задание, приличествующее вашим способностям…
Они встретились в Мальме, опять была соблюдена обстановка секретности. Густав завел речь о Спренгпортенс:
— К сожалению, таких офицеров, как он, немало в моей армии и на моем флоте. Вы сейчас нелегально проберетесь в провинции Эстляндии и Лифляндии, потерянные нами со времен Карла Двенадцатого, и там выявите антирусскую оппозицию среди тамошнего рыцарства…
Во время беседы дверь скрипнула, в щель просунулась голова очень красивого молодца, и король даже огорчился:
— Это барон Армфельд, он слишком умен, чтобы не догадаться, о чем мы тут сговариваемся… Ладно! Мы с бароном давние друзья. Я буду продолжать: мой флот в отличном состоянии, армия имеет полный комплект, арсеналы и магазины перенасыщены оружием. Никогда еще Швеция не бывала так прекрасно вооружена… Когда слухи о войне с Россией станут достоверны, старайтесь из Ревеля достичь Гельсингфорса: вы найдете меня на фрегате «Амфион»… Политическая обстановка, — продолжал Густав энергично, — сложилась в пользу Швеции, которую поддержит Англия, Пруссия, и, конечно же, Турция. Теперь я спокоен. — сказал король, — Полтавы не повторится!
Через несколько дней Безбородко уже докладывал Екатерине об этой беседе. Она просила назвать источник.
— Барон Мориц Армфельд.
— Источник хорош. Можно верить…
Безбородко на цыпочках удалился. Екатерина вздохнула и продолжала письмо: «Столица моей империи, на мой взгляд, еще не найдена, и, вероятно, не мне сыскать ее… Нужно на 60 000 войска больше, чем имеем, чтобы обеспечить Санкт-Петербург от стремительного нападения!» Нападения — с севера.
4. ЭДИ-КУЛЬ
Юсуф-Коджа спрашивал английского посла Гексли:
— Правду ли говорят люди, будто твой король изобрел машину, в которую запихивают живого быка, а потом вынимают из машины готовую колбасу из мяса и отличные гребенки из костей?
