— Братья, — сказал он, опоясав чресла свои масонским запоном, — высокий метр священного «Капитула Феникса», наш брат герцог Зюдерманландский, нарушив спокойствие в ложах наших, преступил законы миролюбия вольных каменщиков. Надо решать: подъять ли мечи свои на метра нашего Ордена?
И вся ложа «Нептуна» решила — подъять! После заседания адмирал Грейг сказал командиру «Ростислава» князю Долгорукому:
— «Капитул Феникса» никогда не простит мне того, что я сделал сегодня, и смерть моя наступит внезапно, и я никогда не узнаю имени убийцы, как не увижу и лица его…
Не выдержав напряжения политических страстей, испанский посол в Петербурге Нормандес сошел с ума. Екатерину это нисколько не удивило.
— А что тут странного? — сказала она. — Близ моей персоны находиться опасно, не всякий выдержит…
Мадрид срочно выслал в Петербург психически здравого дипломата Гальвеса, который (то ли по доброй воле, то ли за деньги) стал передавать Екатерине секретную информацию о делах Турции, что очень помогало Кабинету дополнять сведения, исходившие от Булгакова. Иосиф II обещал Екатерине выступить в поход, но с места не двинулся, погрязнув в спорах с канцлером. Император желал бы сразу идти на Белград, утверждая свою империю на берегах Адриатики, Кауниц же доказывал ему, что лучше сразу штурмовать Хотин и спускаться не к Средиземному, а к Черному морю, противодействуя влиянию русских на Дунае:
— Стоит ли вашему величеству ссориться с султаном? Не объявляя войны, попробуйте взять Белград потихоньку.
Но «потихоньку» городов никто не берет, и в феврале 1788 года Иосиф все-таки был вынужден объявить войну Турции:
— Однако я не стану спешить, если не спешат и русские…
Визирь собрал в Молдавии громадную армию; она то увеличивалась за счет пополнений, то уменьшалась за счет дезертиров, и сам Юсуф-Коджа не мог сказать, сколько в его «таборе» человек. Австрийцы не спеша заняли Яссы, принц Иосия Кобургский блокировал подходы к Хотину, а сам император тронулся к Белграду. Румянцев, лишенный прежней самостоятельности, не ожидал активности от турок, и сам активности не проявлял; его Резервная армия располагалась в Подолии, готовая действовать в двух направлениях-или против «табора» Юсуфа, или против Пруссии, залезавшей в дела Польши, как в свои собственные… Петр Александрович не раз говорил:
— Пусть сначала Потемкин возьмет Очаков!
Потемкин, проводя зиму в Елизаветграде, принимал у себя делегации поляков. В Европе блуждали слухи, что он желает сделаться королем Речи Посполитой, а если Екатерина умрет, он скроется там от гнева Павла. Но полонизм князя Таврического имел совершенно другую подоплеку: Потемкин просто желал спасти Польшу, как великое государство славян, родственных русскому народу… Из Петербурга его поддерживал принц де Линь, писавший друзьям в Варшаву: «Россия не должна лишаться вашей дружбы потому только, что князь Потемкин, принимая многих из вас в Елизаветграде, вышел к вам без панталон. Кто знает светлейшего близко, как знаю я, тот поймет, что с его стороны это — большой знак доверия…»
В ставку Потемкина приехал князь Николай Васильевич Репнин — весь в черном, застегнутый на все пуговицы, как англиканский пастор; нервным жестом он потянул с бледных и тонких рук черные перчатки, сшитые из змеиной шкуры. В дружеской беседе с Потемкиным он сказал, что Фридрих всегда боялся России и потому с этим стариком можно было иметь дело:
— Фриц откусывал ровно столько, сколько мог проглотить. Иное дело — новый король Пруссии; дорвавшись до власти, он окружил себя людьми, у которых глаза больше их желудков…
Сам масон «высоких градусов», князь Репнин не сказал Потемкину (ненавистнику масонов), что Герцберг, министр иностранных дел Пруссии, подчиняется в ложе видному масону Бишофсвердеру, и вся эта прусско-масонская шайка, во главе с масоном-королем, мечтает растащить Польшу по кускам, как волки в ночном лесу растаскивают свою добычу.
— Кстати! — продолжил Репнин. — Венские шпионы сумели перехватить несколько писем маркиза Луккезини, а Кауниц оказался вдруг столь любезен, что ознакомил наш Кабинет с их содержанием.
— И что же там писано?
— Луккезини внушает ясновельможному панству, что если Варшава пойдет на сговор с Берлином, то новый король Фридрих Вильгельм подарит им Галицию.
— Легко дарить то, что принадлежит другим! — захохотал Потемкин. — Я, князь, с удовольствием дарю вам Калифорнию…
В бокалах из богемского стекла рубиново светилось вино. Светлейший спросил:
— А готов ли Грейг выйти в Архипелаг?
— Грейг готов. Если не помешает Швеция.
— Швеция не может помешать в проливах Дании.
— Но может помешать Англия в проливе у Гибралтара.
— Ты прав, — приуныл Потемкин. — В политике возникает особая дипломатия — дипломатия проливов…
Светлейший во время войны получал жалованья полтора рубля в месяц — как рядовой запорожец: беря эти гроши, Потемкин вставал на бочку, нижайше благодаря казаков, и запорожцы, пуская по кругу хмельную чашу, считали его своим «товарищем», которого можно разбудить средь ночи и попросить полтинник на табак. Весною атаман Антон Головатый гостил у Потемкина в хоромах, дельно советуя, что, прежде осады Очакова, надобно брать остров Березань, что лежит близ Гаджибея.
— Я пошлю туда де Рибаса — пусть берет…
Потемкин заново обряжал полк своих «синих» кирасир, готовых сопровождать его под стены Очакова.
После рождения сыновей Мария Федоровна чуть ли не ежегодно даровала престолу девочек. Но к детям своим имела такое же отношение, какое имеет садовник к ананасу — он его выходил в своих оранжереях, удобрял и поливал, а наслаждаться созревшим плодом не смеет: всех внуков Екатерина отбирала, держа их подалее от родителей. К этому времени она окончательно решила устранить Павла от престола:
— Нельзя давать власть людям, слишком долго власти ожидавшим. Мозги у таких людей давно сдвинуты набекрень. Им кажется, что за время ожидания они все тщательно продумали, а на самом-то деле — лишь испортили свой характер и нервы…
Эти слова в равной степени она относила и к новому королю Пруссии, который наглел все больше; Безбородко предъявил Екатерине похищенный документ; из него стало ясно, что пишет министр Герцберг маркизу Луккезини: «Россия не может обрести Очаков без согласия на то Прусского королевства…»
— Да в уме ли они там? — крикнула Екатерина и, схватив перо, на полях донесения оставила автограф: «Наместник Божий Вселенной распоряжающийся! Зазнались совершенно!» — Как подумаю, — сказала она Безбородке, — так и в самом деле «Ирод» был просто шелковый по сравнению с этим пентюхом…
Безбородко с подозрением озирал пасмурные балтийские горизонты, начиная верить в прогнозы Разумовского.
— Не поговорить ли вам с Нолькеном? — предложил он.
— Что может знать Нолькен, живущий в Петербурге еще со времен Елизаветы, для которого Россия стала дороже Швеции? Впрочем… поговорить с послом никогда не мешает.
