Самсонов повелительно окликнул одного из них:
– Эй… босяк! Ты почему оказался здесь?
– А где же нам ишо быть? – ответил ему солдат. – Пять дён не жрамши, и – держались… А чем? Чем воевать? – «Босяк» в бешенстве продернул затвор винтовки, но ни одна гильза не выскочила из пустой обоймы. – Вот так воевали… до последнего патрона, – с глубоким надрывом сказал солдат. – Ныне все кончилось… амба всем! Потому я здесь, а не там…
Самсонов не треснул солдата в ухо. Самсонов не покрыл его матом. Самсонов не велел солдату вернуться назад:
– Иди, братец, куда ноги тащат… Бог с тобою!
Эту чересчур выразительную сцену наблюдал и майор Нокс, наверняка запомнивший обоюдное бессилие – и солдата и генерала. Я понял, что мое место не здесь. Самсонову я сказал, что навещу корпус Мартоса. Александр Васильевич отвел меня в сторону, чтобы наш разговор остался между нами.
– Поезжайте, – широко перекрестил он меня. – Но вы начальник армейской разведки, слишком много знаете о наших делах, а посему… Простите, вам следует быть очень осторожным.
– Ясно. В плен сдаваться нельзя.
– Ни в коем случае, – подтвердил Самсонов. – И будет, наверное, лучше, если вы появитесь на передовой в форме солдата, чтобы не привлекать к себе лишнего внимания.
– Я вас понял. Понял и благодарю…
Самсонов со вздохом извлек из-под мундира золотой медальон с фотографиями своих детей и сказал мне тихо:
– Ради них… я обязан сохранить честь. Честь русского солдата! Чтобы детям не было потом совестно. Прощайте…
Больше я никогда не видел генерала Самсонова.
Денщик вывел оседланную Норму, я сказал ему:
– Спасибо, дружище. Ты оставайся здесь…
Навстречу мне бурно изливался поток отступающих и раненых, ковылявших по обочинам, а я ехал на фронт – навстречу гулу батарей, вспоминая ту удивительную красавицу, еще вчера вопрошавшую меня в тоскливом отчаянии:
– Цо то бендзе? Цо то бендзе?..
* * *
На этом, читатель, мемуары нашего героя обрываются, свое повествование он продолжит потом, а сейчас придется далее говорить за него мне… Конец этого дня сохранил три подробности, место которым если не в анналах истории, то хотя бы в грязеотстойниках, необходимых для каждого скотского хлева. Штаб Жилинского в Волковыске вдруг посетил верховный главнокомандующий великий князь Николай Николаевич – длинный и сухой, как заборная жердина. Редко кто видывал его трезвым.
– Где Самсонов? – вопросил он еще с порога.
– Очевидно, в Нейденбурге, – ответил Жилинский.
– А где сейчас топчется армия Ренненкампфа?
– Не знаю, – честно ответил командующий фронтом.
Могучая оплеуха чуть не обрушила его на пол.
– Сволочь! – сказал ему главковерх. – На кой черт тебя здесь посадили, если ты ни хрена не знаешь? Ренненкампф обязан двигаться к югу… к югу… к югу! Слышишь?..
Павел Карлович Ренненкампф, получив такой приказ, чуточку стронул кавалерию в сторону Алленштейна и вскоре задержал ее движение, что сразу же заметила с высоты небес германская авиаразведка. Между тем присутствие при штабе любвеобильной Марии Соррель становилось подозрительным, а на все доводы своего штаба Павел Карлович тут же приводил свои доводы:
– Если я стану гнать немчуру слишком напористо, она мигом окажется за Вислой, и тогда Самсонов не успеет посадить их в «мешок». Жилинский не возражает режиму моих марш-маршей, а нам следует помнить и о блокаде Кенигсберга…
Солнце скрылось за лесом. День 13 (26) августа заканчивался. Именно в этот день французский посол в Петербурге Морис Палеолог услышал от русского министра Сазонова:
– Кажется, там все не так, как надо бы… Но мы не подведем нашу доблестную союзницу – Францию! В любом случае вы можете считать, что Париж нами уже спасен…
«Цо то бендзе? Цо то бендзе?» – Что-то будет?
2. Танненберг – бывший Грюнвальд
14 (27) августа… Еще темно. С опозданием на сутки, но ровно в четыре часа утра генерал Франсуа перешел в наступление. Все командование восьмой армии заранее собралось на высоком холме, откуда оно и посверкивало оптикою биноклей, стереотруб, линзами очков и моноклей. Против русского корпуса стояли два немецких, которым нечего было делать, ибо за них работала одна лишь тяжелая артиллерия.
На походном планшете была укреплена карта: где-то впереди лежал городишко Усдау, от него тянулись рельсы железной дороги, минуя деревушку Танненберг – место слишком памятное, где в 1410 году войска поляков, русских и литовцев учинили полный разгром Тевтонского ордена; битва исторического значения именовалась Грюнвальдской, именно тогда была надолго задержана агрессия германского «дранг нах остен».
Теперь Гинденбург, позевывая в белую нитяную перчатку, стоял на том самом месте, где истлели в прах кости его предков. Гоффман оставил трубку полевого телефона:
– Усдау взят… русские отошли!
Гинденбург величаво кивнул, а Людендорф плотоядно потер ладонь о ладонь – типичный жест гурмана, вдруг увидевшего стол, накрытый для объедения. Сейчас там, где были русские траншеи, земля вставала дыбом, развороченными пластами она заживо погребала убитых и раненых, даже без помощи оптики было видно, как между огненных гейзеров мечутся жалкие фигуры русских солдат, тут же разрываемых на куски новыми взрывами. В редких паузах между залпами орудий Франсуа еще кричал, что он был прав, перенеся атаку на сегодня:
– Сегодня все и решится… даже без штыков!
Солнце стояло уже высоко, приближаясь к полуденному зениту, когда немцам стало ясно, что сражение выиграно:
– Господа, не пора ли нам вернуться в Лобау?
Походный штаб Гинденбурга был раскинут в Лобау, где рестораторы держали готовый стол для обеда. Рассаживаясь по автомобилям, довольные генералы обсуждали начало дня:
– Может, вчера Франсуа и был прав в своем неисправимом упрямстве. Русская оборона прорвана нами сегодня, словно жалкая промокательная бумага, и дорога на Нейденбург открыта…
Но обед был прерван сообщением с передовой:
– Корпус Франсуа бежит.
– Опять? – взревел Людендорф.
– Опять… на станции в Монтове его солдаты штурмуют вагоны поезда, чтобы удрать поскорее до Остероде.
Стекло монокля выпало из глазницы Людендорфа и качалось поверх мундира, как маятник, задевая орден «Пур ле Мерит». Мучительная тишина нависла над столом, как пороховой дым над развороченными траншеями русских. Людендорф спросил:
– Где вторая дивизия?
– Остановлена русскими возле Гросс-Таурзее.
– А где бригада генерала Мюльмана?
– Задержана к востоку от Хенрихсдорфа…
«Притвиц, Притвиц… неужели Притвиц был прав?»
